перестать сохранять и начать

Глава третья: Стези выбора

 - Ее нигде нет, ваше высочество, - запыхавшись, молвил гонец, мчась по розовой с красным ковровой дорожке. – Ее не смогли сыскать. Никто не видел, как она покидала свои покои, даже личная гвардия принцессы Луны. Она исчезла без следа, моя принцесса.

Принцесса Луна, сестра принцессы Селестии, рассеялась как дым, уже как месяц назад, и ни один пони не знает где она, а ее стража не замечала, чтобы хоть кто-нибудь вошел к ней или вышел от нее. Когда Луну не обнаружили в ее покоях, уже навеялись дурные помыслы, а уж когда стало ясно, что она пропала, вся Эквестрия стала изыскивать ее. Но ее не нашли. Ее нигде нет. Она исчезла.

И вот прибыл после долгого расследования гонец, чтобы все еще раз убедились в этом.

Обычно в королевской приемной довольно тихо, однако сейчас негодующие возгласы толпы доносятся через толстые каменные стены; даже на верхних этажах королевского замка слышно их - пусть и похоже это на лай своры собак, находящейся на другой улице. А какого ему, Аггригу, в его-то келье. Небольшая квадратная комнатушка с белым потолком, пыльным белым полом и небольшой деревянной кроватью. Она находиться вне толстенных стен замка, в городе. Точнее на окраине Кантерлота, в районе для нищих. Может быть, он и поселился бы в нижней части замка, в казарме личной королевской гвардии Селестии, но он не сумеет переселиться туда – эта каморка, где жила его младшая сестренка, и он хочет быть всегда рядом с ней. Да ее нет в живых, она опочила этот мир пять лет тому назад, и их дом одна из немногих вещей, что напоминают о ней.

 - Не нашли, - спокойно сказала принцесса. Но все же в ее голоске можно было заметить нотку горечи, хоть она и пыталась ее утаить. – Покиньте все эту приемную, кроме вас: сир Дельвин, сир Аггриг, и позовите, сира Даоариаса.

Они незамедлительно оставили это помещение, и воцарилась тревожная тишина.

Селестия тяжело вздохнула. 

 - Какие у вас есть на этот счет помыслы, сир Дельвин.

Белый пони с небесно-голубой гривой и хвостом, закованный в золоченую стальную броню, судорожно переминулся.

Ему не по себе, понял он. Аггрига тоже смутила эта почти полная невозмутимость. Она спокойна, мудра и снисходительна к остальным, но в этот раз… он отметил, что ее голос начал потихоньку дрожать. Она может сломаться, как тростинка, пусть она и делает вид Железной Принцессы. Он обязан поспособствовать ей перенести невзгоды: помочь как подданный, помочь как капитан гвардии, помочь как возлюбленный.

 - Я… Может, отрядить на ее поиски еще несколько отрядов. Не наших, а наемных…

 - Значит, вы считаете, сир, что это поможет… плата наемникам будет высока, а прока от них никакого, - она вперила в него пустой взгляд, однако он все равно робел. – Может, у вас есть еще одна дельная мысль, сир. Нет?

 - Моя принцесса…

 - Сир, вы как один из двух капитанов моей гвардии входите в Белый Совет, и в перечне ваших обязанностей есть помощь вашей принцессе, но я разумею, вы не могущий в такой деятельности. – Она закрыла глаза, наверное, чтобы сдержать эмоции. - Ваш дом очень стар, богат и силен, тем не менее, он вас не избавляет от надобности мозга, тем паче вы отказались от дома, когда решили войти в элитную гвардию.

Она перевела взор на Аггрига.

 - Ну, а вы, сир, что можете сказать, - процедила она медленно и все также хладнокровно. Ее длинная эфирно-небесная грива трепалась, будто на ветру, а большие розовые глаза смотрели на него так тепло и холодно. У нее стройный стан и хорошенькая мордочка - вот, наверно, почему, он стал на нее смотреть как на кобылку, нежели, как на принцессу. – Вероятно, что-нибудь… дельное?

 - Эм… - начал он, но послышались тяжелые гулкие шаги по холодному мраморному полу. Даоариас, осознал он. Этот здоровенный жеребец был больше и сильнее любого из гвардии, хотя в нее отбирали только саму соль земли, да и то, многие не выдерживали процесс обучения и улепетывали обратно. Его, во время прогулки Селестии, обнаружили в саду еще в жеребячестве, большого и крепкого. Она не могла оставить его у себя и отдала одному рыцарю, Аэтию. Уже когда он вырос, попытался вступить в гвардию, но места были заняты и, плюнув на это, создал свою, Неупокоенные. Даже в его наемном отряде он выделялся среди своих соратников.

Громаднейшие двери из дуба, выкрашенные сиренью, отворились. Показался пегас в черных с красным латах. Он всего-навсего на пять футов не доставал до потолка и был выше принцессы аж почти на четыре.

Когда он подошел к ней, снял шлем. Его нельзя было назвать красавцем: лоб слишком широкий, морда маленькая, глаза еще меньше, грива серая и грязная, как у всей Эквестрийской черни, да и половины правого уха недоставало. На правом бедре у него висел небольшой меч, а на левой ноге спереди - тяжелый белый, под стать его шерстке, дубовый щит, отделанный бронзой. В его копытах этот меч со щитом смотрятся нелепо, однако другого ему не разрешали носить во дворце, а он пристрастился носить с собой сталь всегда. Что ему хныкать: иным вовсе было запрещено иметь при себе оружие, какое бы ни было.

Он расплылся в ухмылке.

 - Ваше высочество, - громыхнул он. – Мне передали, что вы меня вызывали. Надеюсь, оно того стоило – тащиться сюда.

Как же дерзок этот здоровяк. Аггриг уже был готов вспороть ему брюхо – у него при себе тоже был меч, отличная закаленная сталь.

 - Да, - кратко ответствовала она. – Меня осведомили, что вы, сир, изыскали кое-что… ценное для меня.

Его ухмылка стала шире пуще прежнего.

 - Есть такое. Думаю: миллиона бит хватит… для начала.

По приемной раздался легкий шорох – Аггриг с Дельвином немного выдвинули мечи.

 - А не больно ли много вам будет? 

 - Ну, вы же дорожите своей мааааленькой сестренкой. Я прав?

Она спустилась по ступеням с высокого из литого золота трона, обитого багряным бархатом, одна из груды подушек тихо упала.

Она спокойна. Спокойна. Спокойна. Жилы на ее висках безмолвно пульсируют, вторя жилам Аггрига. 

 - Да: любовь моя к сестре безмерна, но… разве вам надобны только деньги? Вероятно, есть для вас, сир, что-то более востребованное, да?

Он нахмурился. 

 - Такое было когда-то - теперь извольте плату.

 - Плату… - Она о чем-то задумалась. - Ступайте. Я пересплю с этой мыслью и выдам ответ завтра.

 - Буду ожидать этого с нетерпением, - усмехнулся он и удалился.

Двери захлопнулись, и гобелены взволнованно порхнули.

Аггригу хотелось что-нибудь сказать ласковое: успокойся, с Луной все будет хорошо, она в безопасности, скоро вернется, будь со мной, я защищу тебя, но… у него в горле стоял ком. Она отвергнет любую ласку, сейчас он должен быть воином, ее гвардейцем, отдать за нее жизнь. Как ему хочется просто приложиться к ее нежно-шелковой щеке, отдающей пьянящими духами.

Селестия все еще тяжело вздыхала, хотя уже вечерело, и возгласы толпы утихали - многие пошли по домам к свои семьям, к теплу и уюту. Еще чуть позже слуга ей принес запеченные яблоки с медом, лепешки, рулет и красно-розовое вино из старых запасов Кантерлота. Вино Филлидельфии лучше: багровое, с золотистым блеском, дурманящим ароматом и кисло-сладким вкусом. Она выпила чашу вина, надкусила яблоко, и снова взялась за вино. Глаза ее медленно закрывались, но она не позволяла им сделать этого окончательно. И лишь когда пришло время ночи она промолвилась:

 - Это принесет разорение государству, воцарится нищета и голод. Сестра… - каждое ее слово било плетьми по его сердцу. Но что он может сделать? – Довольно, я пойду почивать. Сир Дельвин, прошу вас, сопроводите меня до опочивальни – завтра трудный день.

Он хмуро брел по улицам ночного города, освещенного холодной луной, среди богатых высоких домов, тошнотворные духи, столь же высоких горожан, как их дома, невольно напрашивались в нос, сбивая его с думы. Ему, конечно, следовало бы остаться рядом с ней, однако, сегодня очередь Дельвина нести бдение у ее покоев. Она, должно быть, сейчас вся в слезах, зарытая носом в пуховую подушку; и всхлипы тихо раздаются по комнате, стараясь не выйти за ее пределы. Но они с ним знают, что она рыдает уже шесть дней и не находит покоя.

Район для черни, маленький квартал, располагался у самых стен города. Чуть ли не половина ночи уходила, чтобы добраться до туда. Он зажег сальную свечу на небольшом столе, огонек весело плясал, озаряя комнатушку: множество книг, разбросанных повсюду, одежный шкаф и стойка для оружия; чернила, перо и пергамент на столике - добавляли еще одиночества.

Он кропотливо выводил каждый символ, стараясь не допустить ошибки. Всего символов семьдесят шесть, каждый имеет несколько значений, но есть и завершающие связки с частицами, где также у каждой свой символ. Господа, знать, обычно использует высокий язык. Но для него и этот труден. Труден он был ему и в детстве, когда только он начал обучение и когда…еще сестра была жива. Она шутила и весело плясала, топча копыта партнеру, играла и озорно смотрела в глаза, даруя ангела и дьявола, тепло и вожделение. Она была так прекрасна, и эта красота сгубила ее - лучше б она поменьше бросала взгляды на жеребцов.

Капелька чернил упала с пера, образовав бесформенную кляксу. Ему вновь придется начинать сначала. Это то и дело происходит, когда на него наваливаются воспоминания о былом – о доме, о сестре. О том горестном дне. Тогда, в квартале Серых Дождей, она бегала по лужам с жеребятами, брызги разлетались повсюду. Вот она и окатила одно жеребчика. Стройный, с пышной гривой, белой шерсткой, глаза цвета летнего моря - он походил больше на принца, чем на одного из видных лордов. Она очаровало его один взором, словно солнце, взирающее на море, и одной улыбкой пленила его душу и тело, как паук муху. В этот же день он и уволок ее в свой замок, из серого камня и еще не остывших слез, стоящий на вершине высокой горы, откуда можно было увидеть Филлидельфию; и боле о ней ничего не было слышно. Правда, через три года пришло письмо, больно промокшее, с ее последними словами, их было затруднительно прочесть, однако некоторые строчки еще достаточно хорошо сохранились. Она, постоянно называя себя дурой, все просила простить ее и какого-то Делиина, говорила, что он добрый, хороший и ласковый и с ним ей очень хорошо. Особенно сильно просила прощения у ее любимого братика.

Жаль, что она не ведала о смерти матери, погибшей через два месяца после ее пропажи. Может, она и выжила бы, коли та б осталась с семьей. Да и сама сестра сохранила бы душу.

Дописав последние слова на пергаменте, под пляс огненного дракона, он положил его к остальным в выдвижной ящик стола, зевнул, задул свечу, снял одежку и нырнул под теплое одеяло. Он крепко закрыл глаза, пытаясь забыть тяжкое детство, смерть родителя, письмо сестры, весть о ее смерти и ее подробностях, пытаясь зарыть глубоко под землю всю ту горечь, что находится в нем.

Он так и не смог уснуть, беспокойные мысли не давали покоя, и всю ночь ворочался в постели, пока сквозь махонькое окошко не пробили первые лучи солнца. 

Прибыл паж. Златогривый юноша с большущими глазищами цвета червонного золота, одетый в стеганый кафтан с серебряными заклепками, на груди эмблема трех поперечный полос на белом – черная, серая, черная.

 - Эм… у вас тут не заперто было, с-сир.

Аггриг взглянул на него.

 - Ты как раз вовремя, Леоан.

У каждого гвардейца есть свой паж, и с утра они обязаны наведываться, к каждому, кому они прислуживают. Аггригу достался же Леона из дома Шадоуов, хлипкий и не смелый, не смотря на то, что девиз их дома звучит гордо – “Мы - твоя тень”. Но мальчик и вполовину не годиться для него. Наверно поэтому, его именитый отец, лорд Роин, приставил сына к одному из капитанов гвардии.

 - Д-да? – растерялся малец.

 - Поможешь одеться. И я вижу у тебя с собой мех – вино? Скажи мне, что это филлидельфское или драконье, ну иль хотя б - не новое кантерлотское. – Он как-то раз попробовал его: мерзкий сладкий вкус с исходящим запахом перегнившего винограда; и после долго не отходил от нужника – больше дня точно. Прежде оно даже было чуть ли не вровень с филлидельфским, лет пятьсот назад, ну, али около того. Тем не менее, следует признать, он поначалу и про старые запасы так думал, пока его не попотчевали ими.

 - Да… то есть… нет, новое. Я принес его вам.

Капитан сморщился.

  - Выброси эту дрянь, а то мало ли еще сам нахлебаешься, и будешь весело проводить время в отхожем месте. А может и в лечебнице.

 - Сир, я никогда не… я бы не стал. Оно ваше. Эм-м, да, - промямлил младой пони, надевая на него латы.

 - Надеюсь, у тебя не вылетело из головы, что у нас с тобой завтра учебный бой. Я полагаю, ты готов, горько, ты все такой же не решительный. Быть может, тебе следует в бордель сходить, авось там решительности наберешься, а то ныне с разбойниками туго, да и опасно это для тебя. – “Я полагаю, тебя жеребенок ажно отметелит, так что возьми свои яйца, и проведем наконец-то бой”, - хотел сказать он, но он желал принижать мальчика еще пуще. Отец его и так не сильно-то жалует. А эти слова могут и добить.

 - Я не забыл, сир. Но вы уверены в этом? Прошлый раз… - Аггриг помнил, что было в тот раз: Леон таки неплохо держал меч, тем не менее, когда он его пару раз стукнул, мальчишка разрыдался, и уже ни в какую не хотел продолжать.

 - Да. Однако ты все же, питаю к этому надежду, поболе стал, сир Смельчак, - слабо усмехнулся он.

Юноша зарделся, и стал похож на дурака-шута – красная морда на сером теле.

 - Сир, у меня есть, ну хоть малый шанс, поступить в гвардию, - невнятно начал он, осторожно надевая рифленый капитанский шлем с гротескным забралом в виде спокойного стража и отверстием для оружия, - не в нашей принцессы-солнца, а в отряд Лиловых?

 - Едва пока… - тяжко вздохнул капитан.

Напялив доспехи, отослав поникшего Леона и захватив с собой излюбленный меч, сталь былой Пегасьей Империи, он отрядил тридцать гвардейцев для охраны Вишневого пруда – сегодня принцесса должна там отдыхать и, скорее всего, там она проведет и переговоры с Даоариасом.

Он так и знал: сегодня она все также красива, впрочем, как и всегда. Она спала на бархатной по краям вышитой золотом ткани, сложив копыта под себя, и стража неусыпно охраняла ее покой – десять гвардейцев с Дельвином около входной арки, покрытой вишневыми плетистыми розами, восемь около другой узкой арки; последние двенадцать стояли квадратом близ принцессы. Сам же Аггриг, возле нее. Этой защиты должно хватить, чтобы этот, выродок, не возомнил себя Скитальцем и не напал на нее.

От нее идет волнующий аромат, от которого мужская плоть Аггрига крайне неспокойно реагирует. Он может не сдержаться, и тогда, его ждет изгнание или еще, что похуже. Он дал обет, но уже был готов взять ее приступом и излить в нее свое семя, пусть после этого и отправится в странствие евнухом. Наверно поэтому в гвардии, столько шпагоглотателей, скрывающих это от принцессы, однако, от него они не сумели это утаить. Он как-то раз ночью наведался в казарму элиты, дабы забрать одну вещицу, уже возле своей капитанской комнаты его насторожили странные звуки, и, войдя, обнаружил двух голубчиков в задорном сношении. 

“Надеюсь, я вам не помешал, собратья, - сказал он, сморщив морду от отвращения”.

“Капитан! – удивленно выпалил серый земнопони со стройным телом, вытаскивая из единорога разгоряченную мужскую плоть. – Вы как… Мы не ведали… простите нас, капитан”.

“То есть, коли б вы знали об том, что я посещу свою комнатушку, вы бы извращались в другом месте или начали пораньше… позже. – Эти два жеребчика переглянулись. – Как вы оба додумались друг друга… И как же долго вы этим занимаетесь?”

Они, покрасневшие, не знали что ответить, тогда понял он, и молчали, смотря в потрескавшийся каменный пол.

“Вы же помните, что вы дали обеты, и в одном из них говорится так: “Я клянусь не иметь жен и любовниц и я клянусь, не вступать в соитие с кем бы то ни было, клянусь честью и жизнью!” – И что же мне с вами делать? – вздохнул он – Я вас обоих уже должен изгнать или обезглавить - на ваш выбор, если принцесса вам его предоставит. Но может все-таки вы мне дадите ответ – поубедительнее только”.

“Капитан, - промямлил единорог, не отводя взгляд от пола”. 

Краска, тогда, так и не спала с их щек.

Он их отпустил, дав наказ больше не нарушать обеты, иначе их головы полетят в Алое Озеро. Да, возможно, он бы и отправил их на суд и дал показания, однако после этого у него были бы некие затруднения, а вернее, он не дожил бы и до следующих лучей солнца; поскольку Аггриг все ж услыхал от этого земнопони, что все его собратья идут по одному нарушению обета, ажно сир Дельвин, вот и отказался. А через недельку, как бы невзначай, он столкнулся с этим сиром, и тот в свой черед, извинившись, сделал не двусмысленный намек: “Сир Аггриг, вам, вероятно, одиноко в вашей келье, да дотуда и добираться весьма долговато, не желаете ли сегодня переночевать у меня. Ключ же вы все равно у себя оставили от вашей здешней комнаты, и одиноко вам там будет, а у меня… мы могли б… согреть друг дружку”. Этакое предложение он отверг. И впредь пытаясь как можно реже оставаться с ними наедине, ибо их кровь слишком горяча для него.

Проснувшись, она позвала слуг. Прибыв, они принесли ей черный виноград, сливы, лимонный пирог, разварной горошек, вино. А следом прибыл и бард. Толстый единорог с объемистым пузом, как пивной бочонок, маленьким рогом, но с пышными коричневыми кудрями и ореховыми глазами, правда, близко посаженными. Неуклюже поклонившись, он мелодично промолвил:

 - Что, ваше высочество, желает услышать от своего барда?

Слуга наполнил ее бокал. 

 - “Гора над Солнцем”.

Арфист задел одну струну для пробы.

 - Сир Аггриг, у вас случались ранее зело затруднительные положения со стезями тернистого выбора? - она положила в рот одну виноградинку, сочную, чуть ли не перезревшую и пригубила вина.

 - Да. Когда моя сестренка пропала без вести, а мать захворала, у меня был тяжкий выбор: разнюхивать ее след или остаться дома. Но коль мать была хвора, я остался. И как-то, волей Скитальца, повстречал Каля Рега. Он взялся меня наставлять, сурово и благоразумно. Заметив мое упорство, сложение и мастерство, даже в мои младые годы, отправил меня на турнир, где разыгрывалось место гвардейца, точнее, капитана, как вы знаете, Голаниворион помер, а под это место никто не подходил. На турнир собрались лучшие: Аралон из Релиндвина, Герк Донлвин со своим братом Зани, Жляг Геглин, Ораздвин Трижды Канувший, Оразвлин, Мез Проклятый, Кекин Тверж, Геглион Гаглин, Даларад Изрион и другие бравые земнопони и единороги. Да, я не из благородных кровей, но у Каля Рега был должок за записчиком4. И меня записали под именем Гелон. Под конец меня раскрыли вы, моя принцесса, однако, все равно взяли капитаном… - он хотел сказать моя любовь, но как она воспримет это.

Она молчала, удерживая бокал перед губами. “Ты думаешь, что этот урод, поведал правду? Или ты вспоминаешь свою сестру?” - гадал он, не смея долго удерживать на ней взгляд. Миг - и он овладеет ею.

Арфист, закончив “Гору над солнцем”,  приступил к “Полю”, потом к “Морю дождей”, к “Осеннему балу”, к “Считалочке”. А она все молчала, смотря в пустой бокал. Но послышались гласы, и она неохотно повернула голову в их сторону.

 - Ты куда направился, Даоариас. Проход закрыт – принцесса отдыхает, - сказал один из гвардейцев.

 - Пропусти его, Даларад. Ее высочество его и ожидает, - объяснил Дельвин.

Гвардейцы расступились.

На нем был строгий бежевый дублет со стоячим воротом, красный кушак, на заднем бедре весел длиннющий меч, пряча его кьютемарку в виде высоченного дуба. Чтобы пройти через арку ему пришлось хорошенько наклониться, и то чуть ее не задел. Он шел медленно, лыбясь, наверно, предвкушая свои золотые монеты; ему только стоит брякнуть не то слово, и в его брюхе окажется сталь. Отличная закаленная сталь.

Подойдя к квадрату, он стал, по-прежнему ухмыляясь. 

 - Пропустите его, - приказала она.

Они расступились и он, переступив линию, стал пред ней.

 - Ваше высочество, - осклабился он, показав свои немногочисленные зубы. – Вы готовы дать ответ?

Она поставила бокал на землю, и слуга стал наполнять его. Насыщенно-кровавый водопад с золотистым блеском мерно лился в сосуд, она не отрывала свой взор от него. Когда ж вино уже стало чуть не переливаться через край, слуга убрал золотой штоф, но она продолжала взирать, по всей видимости, для нее водопад еще не пропал. Неужели она впрямь размышляет об истинности его слов? Этого наемника и убийцы, чьи слова не стоят и одного плевка.

Она направила свой взор на него. 

 - Да, я… - его любовь запнулась. “Нет, ты же не собираешься сказать ему “да”?” – глухо проговорил он. – Я решила, - принцесса выпила вино залпом. – Я дам вам столько, сколько вы просили, сир.

Он не мог… Он не желал слышать этого. Мир для него остановился, а сердце перестало биться, однако, пересилив себя, капитан взглянул на нее. И не стал отводить взгляд, пусть кровь уже стала будоражить его мужское естество. Миг – и он овладеет ею. 

И как кстати арфист завел вновь “Гору над солнцем”:

 - “ - Скажи мне принцесса, ты Солнце мое. Что ты боле желаешь всего?” 

 - Я дам вам миллион бит.

 - Нет, этого уже мало, – Даоариас приблизился к ней вплотную.

Аггриг злостно смотрел на него, его кровь кипела, и он немного выдвинул меч из ножен – чуть-чуть, дабы выродок этого не заметил. Его собратья рядом - это немного успокаивало. Может, они и не совсем ладят, тем не менее, они пойду за ним даже в пропасть.

 -  “- Я грежу лишь гору над солнцем мою. Чтоб мой лишь герой эту гору вознес”.

 - Чего же вы желаете… с-сир? – она запнулась, дав понять, что испугалась его горячего тона и приближения.<em> В брюхо клинок он желает,</em> подумал про себя Аггриг.

 - Вас, моя принцесса, - сладко сказал он, но все так же громовым басом. – Вы – добавок, принцесса, - хмыкнул он.

Капитан незамедлительно вынул меч, серые руны еле блеснули на светло-сером. 

 - “… Немного раздумав, да чуть поразмыслив едва…”, - перебирая струны арфы, пел бард, и голос его был словно мед, но отметив клинок – замолк.

Вся стража вынула мечи. И принцесса уже не могла скрыть страх. Нависла мертвая тишина, кажется, даже ветер затих, дабы услышать изумительную мелодию льющийся крови, а земля была в предвкушении этого события, как и сам Аггриг впрочем. Но чья прольется кровь?

Его любовь молчала. Даоарис тоже был в безмолвии, но с мечом в зубах, и яростно вперившись в Аггрига своими малюсенькими глазками.

 - Моя принцесса, вы не можете сказать ему “да”, я... -  Помочь как подданный. Помочь как капитан гвардии. Помочь как возлюбленный. – Он брешет, моя… ваше высочество.

Дальние гвардейцы уже были тут с оружием наготове. И оно было устремленно на громилу. Приказ – ему конец.

 - Он…

 - Молчать, - крикнула она, и поднялась на ноги. – Сир, не вам решать, что я обязана делать. Вы – подданный. Вы – капитан. Вы – защищаете и лишь время от времени должны высказывать свои суждения на Белом Совете. А в данный момент – мы не на Белом совете, и ваше мнение мне чуждо.

 - Принцесса, он – не может говорить правду, - пытался переубедить капитан.

 - Моя сестра, быть может, в опасности, и я сделаю все, чтобы сыскать ее.

 - Но… - Она сказала “да” эти словами, понял он. Что ему теперь-то делать: напасть на выродка  – или промолчать. Напасть - значит умереть. Но если промолчать, то этот дубина только обесчестит ее. Его любовь.  – Он наемник, при этом с дурной репутацией, а в словах его нет и капли истины. 

 - Вы забываетесь, сир Аггриг. Я уже теряю свое терпение.

Даоариас все так же продолжал стоять, но уже с легкой ухмылкой.

 - Моя принцесса, сир Аггриг прав: не стоит ему доверять. Вы же ведаете, что его дела нечисты. И в других королевствах на нем весит смерть многих, - наконец-то дал волю языку один из его собратьев, Дельвин. На нем был небесный парчовый плащ, а под ним золоченые доспехи. Излюбленное же его дело так наряжаться.

 - Да, я того же мнения, принцесса, - вставил один из гвардейцев.

Усмешка спала с морды громилы.

 - Видите…

 - Капитан, - грозно посмотрела она на него, - вы лишены должности. Вы первый кто лишен ее. Еще кто-то желает высказаться. - Он более не капитан… Ничего: для собратьев он все равно им остается. Приказ – ему конец.

 - Моя любовь, - вырвалось у него, и в тоже время мелькнуло “нет”. Рано. Слишком рано. Не время для признания. Или время?

Она была ошарашена от его слов и стояла окаменевшая с широко раскрытыми глазами, не молвя ни слова; все оцепенели от его слов, кроме этого дубины с такой ухмылкой, что у него вывалился меч.

Аггриг больше не желал выносить его постоянных усмешек. Он не желал потерять ее. И махнул снизу вверх, тот повернул голову, увидев поднимающийся клинок, оставшееся половина правого уха отлетела и потекла кровь, украшая лицо противника.

После этого стало происходить все слишком быстро.

Бард, завизжав словно свинья, ринулся к выходу.

Рог Селестии засветился, но один из стражников, переместив ее к себе, заблокировал барьером, сам оставаясь беззащитным.

Даоариас мигом поднял меч и наполовину вонзил его сквозь металл и плоть одному гвардейцу, наступающему справа. Забрызгалась кровь. Стража отбежала назад, когда он описал круг клинком. Полетели магические снаряды, однако их было слишком мало, всего пять, и они только прожгли одежду и слегка ранили такого громилу. Он кинулся на них, и кровь двоих из них тоже пролилась.

Пока громила билась с двумя, а двое подходили слева и один справа, Аггриг, тихо, как лиса на снегу, подошел сзади и занес меч, однако, тот все равно его заметил и отбил удар. Аггриг пошатнулся, но на ногах устоял.

Внезапно Дельвин что-то выкрикнул, и гвардейцы, отступив, остановились. <em>Что вы делаете, собратья,</em> хотел крикнуть он им.

Тут же сверху блеснул огромный клинок, и он заслонился мечом. Удар был столь сильный, что он почувствовал, будто жилы на его шее чуть не лопнули. Громила, не давая роздыху, вновь обрушил меч сверху. Капитан увернулся вправо, невредимый, и отсек левое ухо. " Красавец", - усмехнулся он.

Даоариас взревел.

 - Ну, и где теперь-то твоя ухмылка, - пробормотал он. 

Громила бешено раздул ноздри, и, повернувшись влево, взмахнул мечом вверх. Но слишком поздно, капитан успел обойти его, и полоснул по боку, глубоко зацепив крыло, темно-красная кровь хлынула ручьем. Противник взревел еще сильнее, но, начал еще боле яростно наступать.

Он ревел как бык, нанося каждый раз удар, неистовый и беспощадный.

 - Где твоя мощь, - бросил он. – Где? Я спрашиваю тебя: где? – Продолжил капитан уже чуть ль не бегя от огромного меча, свистящего рядом с его головой, его шеей, его станом, его ногами.

Кровь текла, орошая землю. Аггригу даже почудилась, что она начала петь, может статься, что она ее и хотела, кровь Даоариаса.

Противник резко опустил меч на его голову, при этом что-то невнятно громыхнув, но капитан отбил его, еле устояв на ногах.

Хоть громила и был серьезно ранен, все же, казалось, что он и не получил и одного, даже вовсе, токмо начал биться. А вот сам же капитан уже весь пыхтел, и осознавал, что еще один удар не выстоит, если конечно тот сумеет достаточно близко обрушить его. Остается лишь единственная надежда: измотать его.

 - Это все, на что ты способен!? Ты б никогда не смог поступить в гвардию – жеребята и то владеют мечом лучше тебя, - не прекращал подбрасывать дрова в огонь Аггриг. Он разумел всю смертельность происходящей ситуации, тем не менее, он должен был разжигать пламя, дабы тот, атакуя сильнее, хоть как-то выдохся.

Аггриг продолжал отступать, спасаясь от этого громадного орудия, а бык, все ревя, наступал, рассекая им воздух. Капитан не делал больше попыток атаки, только защищался, - он сохранял силы для решающего удара, и изредка подкидывал едкие словечки. А вот Даоариас был в угрюмом молчании – так и не промолвив и ни слова.

Кровь залила уже землю, и он думал, сколько же в нем ее, этой темной крови. Поднимал меч громила уже не так быстро и свирепо, но удары, как и прежде, были смертельны. "Вот, еще, чуть-чуть. Еще чуть-чуть, и это будет мой шанс. Шанс повергнуть врага", - радостно подумалось ему.

Противник, обливаясь потом и кровью, слабо опустил меч в дюйме от головы капитана. 

 - Пора, - вслух подумал он. 

Аггриг, охваченный исступлением, бросился в атаку. Сталь зазвенела о сталь. Даоариас делал попытки отбивать удары, в большинстве которых ему это удавалось, но некоторые попадали в цель. Его дублет уже давно стал в цвет кушака - вскоре Вишневый пруд станет такого же цвета, хотелось думаться ему.

Аггриг рубил сверху, снизу, слева, справа – Даоариас слабо отражал, пятясь назад. Вскоре капитан отбил пространство, и даже боле - противник стоял у самой кромки суши перед прудом. "Вот он: вкус победы. Удар – ему конец", - вообразилось ему. 

Капитан взмахнул клинком снизу, завопив: “победаааааааа…”

… но он так ее и не почувствовал на языке.

Вспыхнула яркая желтая вспышка, и Аггриг на долю мгновения ослеп, тотчас почувствовав, пред тем как грохнуться наземь, как в его плоть вторгаются сотни острых клинков. Он ощущал, как кровь бурным потоком хлестала из его сотни ран, ощущал невыносимую боль, ощущал, как его покидают силы, ощущал, как тело исторгает из него его собственные яды. Он пытался звать своих собратьев на помощь, но вспомнив, что они его предали – перестал. Когда зрение вернулось, ему стало виднеться широко разверзнутое голубое небо, и он повернул голову, теперь ему стали виднеться незнакомые лица – или знакомые, он не мог понять.

Кто-то все кричал, от чего боль Аггрига только усиливалась. <em>Да заткнитесь вы уже,</em> - немо бормотал он, - <em>видите, я умираю.</em> 

Чуть позже он почувствовал нежные и ласковые объятья, пропитанные нежностью и лаской, словно любовницы, судя по сему - смерти. Странно, когда Аггриг закрыл глаза, отдаваясь в эти объятья, перед ним предстал светлый лик его любимой. Она улыбнулась ему, а следом ласково шепнула ему на ухо, что любит его. Он улыбнулся в ответ…

… Помочь как возлюбленный…

Глава восьмая: Матерь

Огромные дубовые двери королевской приемной распахнулись. Архисоветник объявил имена: “Орзгнер Месиро и Нерзвирс Ловнорос”. Двое медных грифонов, в таких же медных свободных одеяниях, зашли со свитой из четырех рыцарей – полностью закованные в латы они походили на ожившие доспехи. 

 - Прекраснейшая принцесса, - сказал один из послов, и группа отвесила поклон. – Наш великий государь был крайне огорчен, что вы отказали в его скромной просьбе. Он недоумевает, почему вы не хотите отдать того душегуба ему.

 - Его превосходительство сознавало, что тот принадлежит вам, поэтому великий Ленмирн предлагал щедрое возмещение, но вы все равно отказали, - дополнил другой. 

Один – пожилой, но с сохраненной силой – был контрастом другому – маленькому, хиленькому, но молодому, - однако это лишь внешние признаки, манера речь у них абсолютно подобна, манерная и лживая.

 - Щедрое, - согласилась с ними Селестия. – Я же дала объяснение отказу прошлому послу, он не передал?

 - Наш Непревзойденный Ленмирн осведомлен объяснением, однако он не может понять одного: почему вы защищаете убийцу, - сказал пожилой посол.<br />

<em>“Ваш король туп как пень”,</em> - раздраженно подумала Селестия.

 - В Эквестрии не положена смерть даже самому отпетому, боле изгнания он не получит, - дала она вновь объяснение.

 - Так ведь наш великий государь и не просит ваше великолепие казнить душегуба на вашей земле – он самолично исполнит это на своей.

 - Да: таков был бы мой ответ, буде он сбежавшим преступником из вашего королевства, однако… - <em>“Я его мать”,</em> - закралась мысль. - Это не так.

 - Этот душегуб при смерти - чего вам это стоит? Он умрет так или иначе, а наш Непревзойденный Ленмирн только окажет ему милость, прекратив страдания.

Ага, как же! По слухам, Даоариас изнасиловал его дочь, а после зверски убил. И эти льстецы уверяют, что их король его просто казнит, - его скорее уж он будет жестоко пытать, пока тот не отдаст душу. Она давно не та девочка, а возросла кобылка, прошедшая через огонь и воду – ее не так просто обвести. Да что их великий король получит-то – лишь сгнивший труп: пока его доставят к нему пройдет немало времени. С каждым днем состояние Даоариаса все хуже, с каждым днем от него отваливается пара кусочков гниющей плоти; крыльев он уже лишился, тело покрыто язвами, зубы крошатся, кое-где видны кости. Никто не знает, что за яд использовал Аггриг. Были предположения, что была использована настойка из алого корня или семя еретика, но они были поспешны – настойка алого корня обескровливает и убивает в течение двух дней, а семя еретика вообще в течение часа, да ко всему и оно сжигает все изнутри.

 - Я искренне сожалею, однако мой ответ останется прежним. И ничем вам меня не убедить.

Селестия думала, что после этих слов послы удалятся, но они как в пику продолжили:

 - Нашему великому государю тоже жаль. – <em>Угроза?</em> – В таком разе он вам уступает. Правда, Непревзойденный Ленмирн нас послал ни только за этим.

Молодой посол вытащил из длинного рукава ожерелье из тонкого золота с множеством серебряных жемчужин и одним крупным янтарем, пожилой между тем льстиво продолжил:

 - Великий государь просит прекраснейшую принцессу, красу мира сего, принять его брата и показать ему край сей. А это чудное ожерелье, достоинство его дома, он шлет в знак дружбы. 

Один из слуг, стоящих позади трона, надел его Селестии на шею. Сквозь высокие окна лил вечерний свет дня, и янтарь полыхал пламенем солнца среди сотни сверкающих жемчужин.

 - Поблагодарите короля Ленмирна за щедрый дар. А я, конечно же, окажу его брату достойный королевский прием, живот его будет сыт и тело согрето. Это все?

 - Да, прекраснейшая принцесса. Это все, - хором ответили послы, низко поклонились и удалились в сопровождении ходячих доспехов.

Следующим объявили Бьюти Диамонд.

Диамонды – знаменосцы дома Малоррионов, крепко связанные с ним по крови, но как дом они очень слабы и притом слишком гордые. Может, тысячу лет назад они и заслуживали этого звания и своей гордости, только сейчас они вряд ли смогут тягаться даже со слабым домом. Неясно, как им удается сохранять свое положение, разве что ради крови. Слабейший великий дом выбрал себе в знаменосцы слабейший дом в Эквестрии. Не от ума точно.

 - Ваше высочество, - чуть не плача произнесла Бьюти. Одета она была в черное платье из мягкого полупрозрачного шелка, на шеи переливался черный обсидиан, синяя грива стянута вдовьим узлом. – Мой дорогой муж скончался. – Несколько слезинок беззвучно разбились об мраморный пол. – Его последние слова желали, чтоб научные писания его отошли вместе с ним. И я прошу вас, ваше высочество, дать мне пропуск на нижние этажи кантерлотской библиотеки. И забрать их.

Бьюти дрожала, хотя в приемной было тепло.

 - Я сожалею о вашей утрате. Ваш муж был благочестив и умен, и Эквестрия опечалена такой потерей. – <em>Говорю что льстец!</em> – Но разве его трактаты хранятся в этой, а не в библиотеке вашего сюзерена?

Дрожь ее усилилась, и она бросила на Селестию полный печали взгляд.

 - Нет, ваше высочество: мой муж когда-то проводил исследования неподалеку от Кантерлота и, закончив их, решил вручить библиотеке этого города.

В таком разе еще страннее: библиотека Малоррионов крупнее и знаменитей, чем кантерлотская. Так почему ее муж решил по-другому, охрана? Она немногим крепче, чем у Малоррионов, даже в чем-то уступает, а тем более та является собственностью его господина, и после всего этого он руководствовался тем, что она всего лишь ближе. Знамо дело, что была другая причина, и все же лучше не спрашивать – у Бьюти и так горе.

 - Вечером следующего дня подойдите к архисоветнику, и он вам выдаст пропуск. – Селестия помедлила, Бьюти уже поклонилась и собиралась уйти. – Когда же будет проведен обряд смерти? Я хотела бы лично отдать дань должного.

Ей и самой скоро придется его проводить – нужно вспомнить, как это делается. День, другой… неделя, и тело Даоариаса сгниет полностью. Обряд нелегок, а в таком состоянии еще труднее - нельзя допустить ошибки. <em>Мой сын…</em>

 - Спустя седмицу, как подобает по обряду, - не замедлила с ответом она.

По красной дороге, окаймленной багрянцем, к ней вольно подходил пегас. Багровая шерстка, короткая млечная грива, крепкое тело – весьма красив; грубые черты морды, половины носа как нет, одет в простую домотканую рубаху, поверх плащ, застегнутый клинковой перчаткой на груди – похож на наемника. Представили его как лорда Роберта, но на лорда он походил мало, однако, коли не был бы таковым, то был бы в числе последних просителей.

 - Ваше великолепие, - показал он свои зубы. – Нет на свете подарка, способного выразить мою благодарность вам. – <em>А молвит подобно лорду, лестно.</em> – Однако, есть один цветок, способный хоть приблизиться к этому. – Роберт достал крохотный резной ларец, открыл, в гнезде из белого фетра возлежал аметистовый переходящий в темно-фиолетовый цветок.

 - Ваше высочество, - зашептал ей на ухо Неримон. – Этот цветок носит название льзар моар на языке Высших или - пленяющий сердце. Это сильнейшее зелье любви: один лепесток – и любой почувствует неугасимое пламя страсти.

 - Действительно? - улыбнулась Селестия и вмиг залилась краской, подумав о Дельвине.

Где же ее капитан? Должно быть, он сейчас мчится к ней, выполнив свое задание, о котором ей не стоит думать, дабы скорее увидеть свою принцессу. Едва он окажется возле нее, она, переполненная страстью, подарит ему эту самую страсть, и они ею же и займутся. Денно и нощно, пока не выйдут лепестки или пока она сама не выдохнется. 

Укоризненная мысль ударила ее, и она очнулась.

 - Милорд, не пытаетесь ли вы меня соблазнить? - хихикнула Селестия. – Пленяющий сердце, не мое ли?

 - Ваше великолепие не заслуживает такого худородного лорда, которым я и стал-то недавно благодаря вам. 

<em>“Так вот в чем дело! Вот что за Роберт!”</em>

 - Полно вам: вы заслужили его, милорду есть чем гордиться. Вследствие ваших действий на дорогах стало спокойнее, в лесах нет нужды опасаться за свою жизнь. – Селестия не так уж лгала: действительно стало спокойнее. Вот только, по правде говоря, мирская жизнь в Эквестрии и до этого была тихой, размеренной. Разбойники, насильники, убийцы, разумеется, были, но их было куда меньше, чем в других королевствах. Теперь еще меньше. 

 - Ко мне слишком любезны вы, ваше высочество. Я польщен.

Едва лорд Роберт вышел за дверь, как объявили новое имя – не лорда, горожанина - “Элисия Нэйтив”. Прозвучало одно имя, зашли трое - пожилая единорожка, молодая в длинном плаще, полностью скрывающем ее мордочку и низкорослый взрослый единорог, с веснушками по всей морде. Любопытно.

Два единорога низко поклонились, старушка чуть согнула голову. 

 - Прошу прощения у вашего величества, но в мои лета… Я боялась и не дойти досюда, - прошамкала она, согнув голову пониже.

Старушка неестественно рассмеялась, Селестия напряженно улыбнулась. Разговор уже не задался.

 - Элисия что молодая, Бен - что коротышка, а я Мира, и все мы из семьи Нэйтив, - начала она приглушенно, как река вдали, а закончила, словно бурлящий вулкан: – Мы встревожены.

 - Где принцесса Луна?! - прикрикнула Элисия.

<em>“Не уж по новой!”</em> - удивилась Селестия. Думала она, что приказ о двух дневном заключении на хлебе и воде за крамольные выходки оправдал себя. А тут те раз! Вестимо, сработало он не сразу, лишь за неделю себя проявил; за первый день заключили сорок, за второй больше сотни, за третий – три сотни, за четвертый всего пятерых. На пятый, будто по волшебству, вдруг сестра появилась. За все четыре дня отправили на рудники всего двоих, Эрика и Сина Калм - и Джона, возомнившего дурака, лишили своего второго имени Доу. И тут прямо заявляют ей, мол, похитила ты ее. <em>Дурачье!</em>

 - Опомнись, с кем ты говоришь, - попрекнул, образумливая, ее Неримон.

 - Знаю с кем – с узурпатором! - гневно бросила молодая, Бен согласно кивнул.

Стража, восемнадцать ее личных гвардейцев, выстроившихся у молочных мраморных колонн с выдолбленными узорами, обеспокоенно взглянули на нее, ожидая приказание. Одно слово – и рудники. И нужно избежать их.

 - Да, как ты, мелюзга… - холодной яростью начал Неримон, но Селестия, зная, что он сделает лишь хуже, перебила его неосторожные слова:

 - И чем же ты располагаешь, обвиняя меня? Я горячо любила свою сестру и делаю все возможное для ее поисков. Как ты пришла к такому? – Ей не хочется, чтобы хоть кто-то пострадал по ее вине, а они делают наоборот все для этого. Желательно, чтоб Нэйтивы все же не причинили себе вред по своей глупости, - и так уж больно обвиненных.

 - Так ведь молва идет, - удивилась единорожка, словно не веря своим ушам. – По всей Эквестрии об этом говорят.<br />

<em>“Скиталец, смилуйся, вся Эквестрия!”</em> Неужто втихую льют отраву ее подданным в уши?

 - А кто сказал это тебе лично? 

 - На рынке услыхали, - вставила старушка Мира, - не поверилась нам, спросили соседей. Те слыхали и до конца не верили в похищение, а когда запел про это милорд - все и уверовали.

 - Что за милорд? – Селестия наклонилась вперед.

 - Так… милорд Колин Сван.

Да что же такое! С чего вздумали лорды взбунтоваться? Им что, честь – пустой звук, наследие – что грязь? Как они смеют лить ложь в уши простонародья, не заботясь о последствиях. Ладно еще, когда они спорят или делят что-то между собой: королевство в безопасности, а ее мудрым словом все решается – тут же недалеко до развала.

Можно подумать, что ее дорогая сестрица, Луна, стала для них столь важной – ведь когда она была еще здесь, они не особо-то вспоминали о ней, лишь за редким исключением. Тут, видите ли, не располагая и ни доводами и ни разумом, лорды надумали об устранение Луны Селестией в борьбе за трон. Дурость-то какая!

 - Благодарю за честный ответ. – <em>Наверное.</em> – Каким образом я могла бы изменить ваше мнение обо мне?

 Нэйтивы впали в долгое раздумье. Очень долгое. 

 - Может, вам темницы обсмотреть? - не выдержала она.

 - Долго, - покачал головешкой Бен.

 - Зело. Могу не дожить, покуда мы с ними там покончим.

 - И как же мне быть? У вас есть предложение?

Сзади, за троном, послышался скрип открывающейся двери, чьи-то гулкие торопливые шаги по мрамору. Слуга что-то шепнул на ухо Неримону, и его морда потемнела, словно дождливая туча.

 - Моя принцесса, - обратился он взволнованным голосом. Его туча выделила пару капель. – Срочное дело.

 - Так говори, чего ждешь? И от вас я все еще жду ответ, - напомнила Селестия им, боясь, как бы те не запамятовали, зачем они здесь.

 - Мой… Ваш капитан, Дельвин, возвратился… и он ранен. У него безотлагательное донесение вам, светлейшая государыня. Вы готовы его принять?

Ее сердце сжалось, разжалось и сжалось снова с такой силой, что оно чуть разорвалось. 

 - Я… - Как же ей быть: еще стольких нужно принять, хотя лордов сегодня боле не будет. Они ее подданные. – На сегодня прием окончен. – Селестия встала. - Тех, кого не смогли принять, придут завтра в числе первых, запись будет открыта для новых прошений. Вы же, - она пораздумала, - когда додумаетесь до своего решения, обратитесь к архисоветнику. И не забудьте привести тех, кто думает, что ихняя принцесса узурпатор. 

Селестия приняла Дельвина в своей горнице (ее опочивальня могла сойти непристойным намеком). Стены все из того же белого мрамора, с орнаментом в виде солнц, переплетений и одной прямой, украшенные двумя картинами и парой гобелен. Большой жаркий очаг с железными стропилами, на мраморном полу треугольный ковер, выводящий острым концом на овеваемый ветром балкон – где она его и ждала в серебристо-снежном шелковом платье с золотой бахромой. Над городом светила луна, окруженная звездными стражниками.

Дельвин, преодолев занавесь, стал возле нее, преклонил колени.

 - Моя принцесса, прошу вашего прощения: я не справился с вашим поручением, - искренне произнес он.

 - Встаньте, сир.

Ее капитан, против обыкновения, был одет достаточно просто. Дублет белого и небесного цвета с железными застежками и эмблемой их дома, двуцветные штаны и высокие сапоги. Но с таким же тонким и красивым телом и великолепной небесной гривой, бьющейся на ветру.

 - Мне сообщили, что вы ранены. На сколько?

 - Разбойники напали из засады – весь мой отряд перебели, я отделался раной в боку, двенадцать прикончено их, из которых пятерых убил лично я. Остальные, трое, сбежали.

Откуда? Тем более пятнадцать - невозможно. Даже до промысла Роберта такого количества за раз небывало, а сейчас… Правда перед глазами: ее капитану нельзя не верить.

 - Где именно они напали? У них были отличительные признаки – татуировки, одежки? - Необходимо расправиться с негодяями, или, во всяком случае, поймать их. Убили четверых ее гвардейцев и ранили капитана!

 - Около Старых Законов, в подлеске. Одеты были в какое-то тряпье, с сомнительным оружием, лишь на некоторых виднелись кожаные нагрудники и были со стальными клинками. – Его мрачная мордочка преобразилась в решительную, наполненную гневом. – Позвольте мне, моя принцесса, отомстить за моих собратьев, пусть их души упокоятся с миром.

Живущей в ней женщине не хотелось его отпускать, не хотелось, чтоб его ранили – ей хотелось лечь с ним в постель и не отпускать никогда, - принцесса же должна слушать голос разума.

 - Нет. Пускай с этим разбирается какой-нибудь наемник или рыцарь, награду мы назначим, сегодня же. А вам все еще необходимо отвести Аггрига на Алое озеро и казнить. Он в темнице? 

 - Сбежал.

 - Сбежал? – повторила она.

 - Те разбойники напали на нас не просто так - они не хотели, чтобы мы сорвали их план по освобождению Аггрига. Когда напавшие улепетнули, я заглянул в темницу и обнаружил, что все тюремщики перебиты и камера Аггрига пуста. Решил пойти по их следу, но я был ранен, да и след наемников простыл неподалеку, в деревушке Вишневой. – Уголок его рта натянулся. - Поспрашивал насчет них. Хозяйка “Стойла” сказала, что видала таких и, как она слыхала, они устремились на север то ли в “Запредельные земли”, то ли еще куда. Север огромен – его непросто будет сыскать.

 - Что он забыл на Севере? Вы доверяете сказанному хозяйкой “Стойла”?

Дельвин слабо улыбнулся.

 - Не больше, чем наемникам и просто убийцам, даже лорду-тени я поверил бы паче. Однако, сдается мне, она сказала правду: на Севере есть место для Аггрига – там королевское правосудие отсутствует напрочь. Какое бы ни было.

Север. Королевское правосудие. Его там, безусловно, - нет, и никогда не было. Там один вечный холод, ветер как дыхание ледяного дракона, а закон един – выживай или погибни. Север ни с кем не церемонится, он со всеми суров, тем не менее не лишен чести, и там каждый может начать новую жизнь, долгую или скорую на смерть. Там можно как заработать уважение, вступив в один из тамошних кланов, так и потерять все. Если Аггриг там, начиная с Запредельных земель, его никто не станет упрекать за убийство сильнейшего, вероятно, этим бывший капитан быстрее найдет себе нового повелителя. 

После, он получит возможность заработать себе новое имя, есть даже некая вероятность, что он станет предводителем какого-нибудь клана, там и до вождя недалеко… Недалеко будет тогда и до войны, коли Аггригу вздумается вернуть себе прежнею честь, отплатить кровью – шанс же на это просто огромен, ее бывший капитан дорожит честью сильнее, чем жизнью.

Служить, защищать, отводить от неверного решения – так учит ее гвардия - умереть за королевское дело. Отчего ее неверный капитан пренебрег своей верностью и честью, уступив безрассудству, зачем вознамерился подло убить Даоариаса, когда это шло наперекор всему?

Теперь уже неважно – приговор она вынесла. 

 - Тогда как нам совершить правосудие? Он должен ответь за свое убийство. – <em>За убийство моего сына.</em> – Быть может, нанять наемников?.. Не для убийства, для захвата, - поправилась она.

 - Нет, моя принцесса,- покачал головой Дельвин. В его глазах цвета яркого моря отразилось другое море, темное, звездное, манящие. Ветер продолжал буйствовать. – Не каждый наемник справится с ним, пусть будет их и несколько, тем более вы хотите его пленить. Аггриг не сдастся ни в коем случае, пока способен держать еще меч, и, схватив его живым, что трудно сделать, им придется вдобавок доставить его до вас. Дорога долгая: он сумеет как-то ухитриться выбраться. Необходимо что-то другое. Необходима небольшая подлость.

Дельвин притягательно искривил губы в улыбке. Краска показалась на ее щеках.

 - И что же вы надумали, - чопорно произнесла Селестия, не желая, чтобы этот красавец вот так догадался о ее чувствах.

 - Предоставьте его мне, - с легкой застенчивостью склонил голову Дельвин. – Мне всего-то нужно немного золотишка, книга “Семь первородных. И грех, совративший их” из запретных архивов, информация, где находится Ораздвин Трижды Канувший и… реликвия, лоскут плаща Скитальца.

 - Зачем вам все это? - недоуменно вопросила она. – Допустим, золото, но остальное, каким способом поможет найти и схватить Аггрига?

Ее любимый капитан может и не объяснять, пускай попросит еще раз – и она отдаст ему все… и себя в придачу. Краска и не думала спадать.

 - Ораздвин Трижды Канувший был другом моего деда, и он осведомлен о севере лучше большинства самих северян. Если Аггриг там, он поможет сыскать его, будь тот хоть в самых глубинах ледовых земель, - пояснял он, будто с книги считывая, она тем временем созерцала его прекрасное юное тело, - книга из запретных архивов и лоскут плаща смогут умаслить Высших, на случай того, если мое приключение не увенчается успехом. Они-то найдут его прежде, чем успеет возникнуть мысль.

Да, нежеланно прощаться с реликвией и одной из важнейших книг ради предателя; сколько сил на него потрачено и сколько потратится к тому же. 

Изящные шпинели в глазах принцессы пылали темно-розовой страстью, помыслы о цветке несущем любовь досаждали ей. Скоро воля принцессы ослабнет, и Селестии придется нарушить его обет за него.

 - Да будет так. Разрешение вы получите на все это от меня лично, как только заря начнется заниматься, информацию о Ораздвине получите от лорда Шада в угодный вам момент. – Тут она вспомнила, увидев замысловатую мордочку Дельвина. – Нет. Я сама ее сообщу вам. Когда вы будете готовы отправиться?

“Не покидай меня, прошу тебя. Останься со мной на все дни и ночи. Я с таким нетерпением жду каждый момент нашей встречи”, - хотела бы сказать взрослая кобылка, и хотела бы взрослая кобылка вручить ему один чудесный лепесток, да, вспомнив кто она такая и что будет, коль такая новость получит огласку в момент, когда вся Эквестрия считает, что она узурпатор, - принцесса Селестия удавила греховное желание.

 - Как оправлюсь, на следующий день, и примусь за дело. Займет оно с дня тря, хотя насчет Трижды Канувшего точно не знаю – может, он находится прямо в Запредельных землях, найти его не составит труда, – его на Севере знавал каждый предводитель клана. Единственно что – Север огромен, а Ораздвин подолгу нигде не задерживается. Так что за один, два месяца управлюсь.

Ветер поднялся, словно воздушный титан, срывающий с себя оковы. Ее волшебная грива соприкоснулась с его; небесные волокна ее благородного капитана, готового пойти на столь опасные поиски, за честь, за нее, ласково прошлись по ее стеснительной щечке несколько раз. Пламя любви и одурманивающий огонь страсти заполыхали мгновенно оба, сразу же, как она почувствовала всегда прекрасную гриву любимого. Тем не менее, не иначе вмешательством Нэрии или Скитальца, на ее пламя и огонь вылили целое озеро ледяной воды. Дельвин закончил и она грустно ответила:

 - Вы имеете право на посещение сира Даоариаса и без моего разрешения, однако… Раз вы того захотели: я даю вам его.

 - И. Можно осмотреть поместье сира Даоариаса, в том числе один из двух его арсеналов. В тайне, - незамедлительно дополнил он.

 - Ни в коем разе – его дом. Разрешу в том случае… - Ее язык попал в заросли терна, мысли окунулись в омут горя несчастной кобылки.

Селестия, безвольно болтающаяся в водах горя, не заметила, как ушел ее капитан – обычно она ни упускала из виду каждое его движение, ни разу не пропускала мимо ушей его слова. Ее пронзали стрелы печали, от которых нельзя увернуться, секли тонкие и жесткие кнуты скорби по ее сердцу. По невозможной мечте.

Дельвин, наверно, пытался пробудить свою принцессу от внезапного забвения, но его слова не преодолели эту стену; скорее возможно он увидел слезы женщины и теперь презирает свою принцессу. Тот, кто правит королевством, не должен плакать из-за одного рыцаря, даже за члена семьи не стоит лить горестные слезы, которые могут навредить подданным, навредить государству. Но Даоариас для нее не какой-то там рыцарь, он для нее все равно что родное дитя. 

И дитя ее, преодолев столько страданий, скончается все равно…

Тусклые свечи – одна возле койки умирающего, другая на столе у лучшего лекаря во всем королевстве (и самого загребущего во всем королевстве) – освещают наскоро построенную лечебницу, из-за вероятности распространения этой заразы. Хиленький, морщинистый, с покрашенной в ореховый цвет гривой лекарь не сразу впустил принцессу, он сразу же закрыл за собой дверь, порылся у себя и, снова открыв дверь, вручил ей небольшую чарку приятно пахнущей жидкости со словами: “Возможность распространения подтвердилась: кровь больного, попадая на открытую рану, ажно совсем не заметную, заражает другого. И неизвестно, какие способы распространения существуют помимо этой”. 

Задав вопрос, каким способом он это узнал, тот ответил: “Моя кошка лазила тут, вот и получила заражение. Когда она стала вопить, не смолкая ни на секунду, я заподозрил именно эту хворь, вызванную пока что не выявленным ядом. Осмотрел, обнаружились следы от когтей, мелкие ранки. Провел опыт на уличной собаке, предположение подтвердилось. Пришлось рискнуть также мне самому и нескольким добровольцам, когда у меня появилась идея, каким способом уменьшить риск заражения. Так что этот эликсир спасает не наверняка, однако, никакая болезнь не проникнет вам через кровь. Да, оно ослабляет контроль магии, и я вам не советую пользоваться ею сегодняшней ночью”, - заключил лекарь и вернулся за рабочий стол.

Селестия взглянула на ввалившиеся поблекшие глаза неродного ребенка, нашедшегося волей богов ею, а не собаками. Голый череп виднелся под тонкой кожей, челюсть была сильно сжата, и выступала она пугающе, вместо крыльев гниющие обрубки, на ногах и теле гниющие язвы. Даоариас бормотал, глядя на нее так, будто она действительно была его матерью, родной матерью - к сожалению, на самом деле он не знал, что она считает его своим сыном. Правда, не знала и сама Селестия, что считает его своим сыном.

Обнаружив несчастное дитя, Селестия приютила его у одной из фрейлин, сейчас давно умершей близкой подруге. Из-за проблем того времени навещала сорванца она редко, зато каждый визит сопровождался для нее радостью, для него подарками и поцелуями. Через два года ее подруга разрешилась четверней, и у обретшего счастье мальчонки появились братья и сестры. 

Со временем проблем становилось все больше, тяга к нему все меньше. Крепыш с каждым годом непомерно рос и в росте и в силе, с каждым годом ему уделяли внимания все меньше. 

На четвертый год Даоариас, не осознавая свою силищу - как для взрослого пегаса, так и для взрослого земнопони – начал порой доставлять хлопоты подруге, синяки ее детям. На шестой год, волей Стиодэфа, он взмахом крыла сломал череп старшему ее подруге – и она - со злобы ли или случай венной всему, что произошло убийство – упросила ее отдать это чудовище кому-нибудь другому.

“Ему пора бы уже быть на подачках у рыцаря. Еще два года назад: милостивая подруга моя, ты давненько перестала заходить ко мне, понимаю, время нелегкое и у тебя нет времени – напоминаю, что этот монстр создан для войны. Отправь его к рыцарю, способному защитить самого себя от такого подопечного”, - давно завершила этими словами ее подруга свою последнюю речь, прямо на ушах у потерявшего счастье жеребенка. Больше подругу она не видела – та, вроде как, бросила наследство, детей и мужа и ушла неизвестным направлением.

Отдала Даоариаса она сильнейшему рыцарю, Аэтию Бладу. Тот единорог, но обращался с мечом в специальных захватах не хуже, чем любой другой рыцарь земнопони, к тому же, будучи сперва рыцарем единорогом, он контролировал оружие магией паче всех, никто не был способен сбить его с контроля, а в завершении он и магом был неплохим. Аэтий Блад, один на десять тысяч, обладал способностью одновременно контролировать клинок и использовать магию, мало того, не низкого уровня, а выше среднего. Старый рыцарь мог научить Даоариаса правильно сражаться в ближнем бою, защищаться, дабы не погибнуть от единственно взмаха клинком, использовать рунную магию оружия, обеспечить поддержку во время первых полетов; мог научить манерам рыцаря, управлять собственной силой, поддержать, когда мир покажется враждебным. Старый рыцарь мог дать все, что дал бы любящий отец и легендарный наставник. 

Аэтий Блад был и до сих пор считается легендой, одним из сильнейших рыцарей, когда-либо существовавших во времени. Селестия отдала одно чудо другому, ошибки быть не могло.

И все же она просчиталась, рано убрала шпиона. В один из давних дней легенда исчезла, словно туман днем, вместе со своим учеником, могущего затмить всех, могущего стать выше, чем сама легенда. Спустя века, вернулся один Даоариас, полностью изменившийся – в облике, нраве, силе. Даоариас стался в корень другим, тело и то едва сохранилось, оставив всего пару признаков от прежнего него. И на вопросы - почему не состарился, где пропадал, жив ли сир Аэтий, при каких обстоятельствах появилась твоя отметка – лишь выругался.

В тот день она впервые увидела его отметку… и, наконец, узрела, в кого превратился тот сорванец.

Селестия нашла его, взяла под крыло, шептала на ухо лживые слова, что она его мать, пока тот был еще в колыбели… продолжила их и когда он подрос… и продолжала бы, если б тот охотнее ушел под опеку Аэтию. Но слова, что он не оставит свою мать никогда, обрушили ее со сцены лицедея. Скорая правда убила в нем мальчика и пробудила грозного мужа.

Запоздалая правда открыла ей глаза. “Чувствами играть нельзя, - говорила за нее правда, - подыскать для него родителей – и все. Охота было побыть матерью, – было нужно ею быть до конца”.

Изо рта показалась струйка крови, из язвы на боку прыснул гной. Умирающий издал продолжительный стон. <em>“Нет, я не отдам его тело Высшим, обещание не стоит того,</em> - решилась она, - <em>он умрет лордом”.</em>

 - Вы можете избавить его от страданий? И завершить свое исследование? - спросила она, сдерживая слезы.

Лекарь повернулся к ней и задумчиво ответил:

 - Кажется… Да, могу. Вот только…

 - Хорошо. Сделайте то, что вам необходимо, и тотчас окажите последнюю милость. 

 - Как прикажет ваше высочество, - тряхнул головой он.

 - Тело отдайте Белым Сестрам, а они пусть ожидают моих распоряжений, - сказала она и захлопнула за собой дверь карантина, где терзался и умирал ее первый и последний ребенок.

Русаб - http://dai.ly/x4528hq

Ансаб - http://dai.ly/x44yokz

Я не умею рисовать, но почему бы не начать?

A[pple]ffection!

Эпилог , страницы № 135-140

Начало

Оригинал