Музыка... она звучала из компьютера и диджейского пульта Винил. Вся она, от виолончели до скрипки была сыграна на компьютере. Откуда она вообще знает, как сочетать их с таким мастерством? Можно было с полной уверенностью сказать, что Винил никогда в жизни не изучала классическую музыку, и, не смотря на это, прямо сейчас она создавала ее. Откуда взялось такое вдохновение?
Седельная сумка сползала со спины Октавии, тихо шлепнувшись на ковер, в то время как сама виолончелистка осторожно прикрыла дверь, дабы не отрывать музыканта от работы.
Рисование могло быть чем-то большим, чем просто хобби, ведь она довольно мастерски обращалась с карандашом, но именно музыка была тем, в чем Винил нашла свое призвание. Здесь все было ясно. Ее поза, расслабленная, но сконцентрированная, ее движения, объединенные дерзостью таланта и опытностью мастера, ее творчество, такое чистое и вдохновляющее, все это как никогда прежде подтверждало ее кьютимарку.
Музыка продолжалась, зацикливаясь и меняясь, приобретая все новые и новые детали с каждым повтором, в то время как Винил явно была чем-то обеспокоена. Изредка она встряхивала головой, словно отгоняя мысли, или бормотала что-то себе под нос.
Диджей внезапно усилила звук до неприличной громкости, встряхнув этим все здание. Октавия невольно подпрыгнула от испуга, однако вряд ли была услышана через такую завесу басов.
Было слишком громко, чтобы наслаждаться музыкой, и, видимо, единорожка разделяла это мнение, снова убавив звук. Но она казалась такой же растерянной, как и раньше, беспокойно ерзая на своем месте. Октавия наблюдала за синим хвостом, скользящим по полу из стороны в сторону почти гипнотически, не нарочно следуя в такт музыке.
Внезапно, Винил со всего размаху стукнула копытом по столу, выкрикнув: – Черт, отстань от меня! – прежде чем зарыться лицом в копыта.
Ледяной ужас стрелой поразил сердце Октавии. Винил, скорее всего, заметила подругу в отражении и не выдержала покушения на собственную приватность. Это словно попасться за подглядыванием момента интимной близости между влюбленными, ведь, несмотря на реальные побуждения, о вас наверняка подумают самое худшее.
– Прости меня, – мягко извинилась она. – Я... не хотела мешать, – выключив музыку вялым завитком магии, Винил повернулась к своей подруге. Судя по явному удивлению на ее лице, догадка Октавии оказалась неверной. Сама вселенная, казалось, затаила дыхание от того вида, что открылся кобылке: – Красные... – едва слышно прошептала она.
– Нет! Ох, Прости. Я, ну это, не тебе кричала, – белая кобылка попыталась выдавить смешок, но ее голос надломился, вконец угробив любую попытку разрядить обстановку.
Октавия приблизилась на пару шагов: – Я услышала... твою музыку, – произнесла она в попытке оживить беседу, однако ее мысли были далеки от этого.
Красные.
Конечно же, они были красными.
Если у кого и могли быть красные глаза, то только у Винил.
Диджей казалась не в своей тарелке под пристальным, неморгающим взглядом, но серая пони не могла остановиться. Неделями она мечтала увидеть их, пытаясь поймать взглядом. Эти две бездонные жемчужины, что так долго ускользали от нее, наконец показали себя во всей красе.
И они были прекрасны.
– Зачем ты носишь очки? – раздался где-то далеко ее собственный голос, когда кобылка шагнула ближе к единорожке.
– Я-я... э-э... – теперь уже Винил не могла отвести взгляд, будучи загнанной в угол под натиском такой близости.
На расстоянии вытянутого копыта два чистейших рубина переливались в аметистовых глазах. Белая кобылка казалась почти напуганной: теперь, без очков, за которыми можно спрятаться, между ними не было преград. Октавия подошла вплотную и коснулась ее алебастровой щеки.
Диджей ощутила, как жар подступил к ее шее, а звуки вокруг смягчились. Шерстка Октавии была такой мягкой... как и ее копыто, что нежно удерживало Винил на месте, будто бы она хотела уйти, будто бы она вообще когда-либо захочет уйти...
И так они стояли, пока комната вокруг растворялась, как сон ранним утром. Беспокойства и сомнения метались в голове у синегривой кобылки, но эти смутные, окутанные туманом страхи, были выжжены прочь сиянием глаз Октавии.
Сама же виолончелистка была решительна как никогда раньше. Это было почти бессмысленным, пока что, но ощущалось таким правильным, и после жизни доверия только слепым фактам и наставлениям учителей в школе Октавия решила, что с нее хватит, по крайней мере сейчас. Всем, что имело значение, были лишь последние, медленные шаги, что свели их лицом к лицу.
Всем, что имело значение, было лишь сбивчивое дыхание Винил, щекотавшее ее подбородок.
Всем, что имело значение, было приблизиться на последние... несколько... сантиметров...
Как дела?
Седельная сумка сползала со спины Октавии, тихо шлепнувшись на ковер, в то время как сама виолончелистка осторожно прикрыла дверь, дабы не отрывать музыканта от работы.
Рисование могло быть чем-то большим, чем просто хобби, ведь она довольно мастерски обращалась с карандашом, но именно музыка была тем, в чем Винил нашла свое призвание. Здесь все было ясно. Ее поза, расслабленная, но сконцентрированная, ее движения, объединенные дерзостью таланта и опытностью мастера, ее творчество, такое чистое и вдохновляющее, все это как никогда прежде подтверждало ее кьютимарку.
Музыка продолжалась, зацикливаясь и меняясь, приобретая все новые и новые детали с каждым повтором, в то время как Винил явно была чем-то обеспокоена. Изредка она встряхивала головой, словно отгоняя мысли, или бормотала что-то себе под нос.
Диджей внезапно усилила звук до неприличной громкости, встряхнув этим все здание. Октавия невольно подпрыгнула от испуга, однако вряд ли была услышана через такую завесу басов.
Было слишком громко, чтобы наслаждаться музыкой, и, видимо, единорожка разделяла это мнение, снова убавив звук. Но она казалась такой же растерянной, как и раньше, беспокойно ерзая на своем месте. Октавия наблюдала за синим хвостом, скользящим по полу из стороны в сторону почти гипнотически, не нарочно следуя в такт музыке.
Внезапно, Винил со всего размаху стукнула копытом по столу, выкрикнув:
– Черт, отстань от меня! – прежде чем зарыться лицом в копыта.
Ледяной ужас стрелой поразил сердце Октавии. Винил, скорее всего, заметила подругу в отражении и не выдержала покушения на собственную приватность. Это словно попасться за подглядыванием момента интимной близости между влюбленными, ведь, несмотря на реальные побуждения, о вас наверняка подумают самое худшее.
– Прости меня, – мягко извинилась она. – Я... не хотела мешать, – выключив музыку вялым завитком магии, Винил повернулась к своей подруге. Судя по явному удивлению на ее лице, догадка Октавии оказалась неверной.
Сама вселенная, казалось, затаила дыхание от того вида, что открылся кобылке:
– Красные... – едва слышно прошептала она.
– Нет! Ох, Прости. Я, ну это, не тебе кричала, – белая кобылка попыталась выдавить смешок, но ее голос надломился, вконец угробив любую попытку разрядить обстановку.
Октавия приблизилась на пару шагов:
– Я услышала... твою музыку, – произнесла она в попытке оживить беседу, однако ее мысли были далеки от этого.
Красные.
Конечно же, они были красными.
Если у кого и могли быть красные глаза, то только у Винил.
Диджей казалась не в своей тарелке под пристальным, неморгающим взглядом, но серая пони не могла остановиться. Неделями она мечтала увидеть их, пытаясь поймать взглядом. Эти две бездонные жемчужины, что так долго ускользали от нее, наконец показали себя во всей красе.
И они были прекрасны.
– Зачем ты носишь очки? – раздался где-то далеко ее собственный голос, когда кобылка шагнула ближе к единорожке.
– Я-я... э-э... – теперь уже Винил не могла отвести взгляд, будучи загнанной в угол под натиском такой близости.
На расстоянии вытянутого копыта два чистейших рубина переливались в аметистовых глазах. Белая кобылка казалась почти напуганной: теперь, без очков, за которыми можно спрятаться, между ними не было преград. Октавия подошла вплотную и коснулась ее алебастровой щеки.
Диджей ощутила, как жар подступил к ее шее, а звуки вокруг смягчились. Шерстка Октавии была такой мягкой... как и ее копыто, что нежно удерживало Винил на месте, будто бы она хотела уйти, будто бы она вообще когда-либо захочет уйти...
И так они стояли, пока комната вокруг растворялась, как сон ранним утром. Беспокойства и сомнения метались в голове у синегривой кобылки, но эти смутные, окутанные туманом страхи, были выжжены прочь сиянием глаз Октавии.
Сама же виолончелистка была решительна как никогда раньше. Это было почти бессмысленным, пока что, но ощущалось таким правильным, и после жизни доверия только слепым фактам и наставлениям учителей в школе Октавия решила, что с нее хватит, по крайней мере сейчас.
Всем, что имело значение, были лишь последние, медленные шаги, что свели их лицом к лицу.
Всем, что имело значение, было лишь сбивчивое дыхание Винил, щекотавшее ее подбородок.
Всем, что имело значение, было приблизиться на последние... несколько... сантиметров...
Всем, что имело значение, был поцелуй.