флатершай грудь

Глава третья: Стези выбора

 - Ее нигде нет, ваше высочество, - запыхавшись, молвил гонец, мчась по розовой с красным ковровой дорожке. – Ее не смогли сыскать. Никто не видел, как она покидала свои покои, даже личная гвардия принцессы Луны. Она исчезла без следа, моя принцесса.

Принцесса Луна, сестра принцессы Селестии, рассеялась как дым, уже как месяц назад, и ни один пони не знает где она, а ее стража не замечала, чтобы хоть кто-нибудь вошел к ней или вышел от нее. Когда Луну не обнаружили в ее покоях, уже навеялись дурные помыслы, а уж когда стало ясно, что она пропала, вся Эквестрия стала изыскивать ее. Но ее не нашли. Ее нигде нет. Она исчезла.

И вот прибыл после долгого расследования гонец, чтобы все еще раз убедились в этом.

Обычно в королевской приемной довольно тихо, однако сейчас негодующие возгласы толпы доносятся через толстые каменные стены; даже на верхних этажах королевского замка слышно их - пусть и похоже это на лай своры собак, находящейся на другой улице. А какого ему, Аггригу, в его-то келье. Небольшая квадратная комнатушка с белым потолком, пыльным белым полом и небольшой деревянной кроватью. Она находиться вне толстенных стен замка, в городе. Точнее на окраине Кантерлота, в районе для нищих. Может быть, он и поселился бы в нижней части замка, в казарме личной королевской гвардии Селестии, но он не сумеет переселиться туда – эта каморка, где жила его младшая сестренка, и он хочет быть всегда рядом с ней. Да ее нет в живых, она опочила этот мир пять лет тому назад, и их дом одна из немногих вещей, что напоминают о ней.

 - Не нашли, - спокойно сказала принцесса. Но все же в ее голоске можно было заметить нотку горечи, хоть она и пыталась ее утаить. – Покиньте все эту приемную, кроме вас: сир Дельвин, сир Аггриг, и позовите, сира Даоариаса.

Они незамедлительно оставили это помещение, и воцарилась тревожная тишина.

Селестия тяжело вздохнула. 

 - Какие у вас есть на этот счет помыслы, сир Дельвин.

Белый пони с небесно-голубой гривой и хвостом, закованный в золоченую стальную броню, судорожно переминулся.

Ему не по себе, понял он. Аггрига тоже смутила эта почти полная невозмутимость. Она спокойна, мудра и снисходительна к остальным, но в этот раз… он отметил, что ее голос начал потихоньку дрожать. Она может сломаться, как тростинка, пусть она и делает вид Железной Принцессы. Он обязан поспособствовать ей перенести невзгоды: помочь как подданный, помочь как капитан гвардии, помочь как возлюбленный.

 - Я… Может, отрядить на ее поиски еще несколько отрядов. Не наших, а наемных…

 - Значит, вы считаете, сир, что это поможет… плата наемникам будет высока, а прока от них никакого, - она вперила в него пустой взгляд, однако он все равно робел. – Может, у вас есть еще одна дельная мысль, сир. Нет?

 - Моя принцесса…

 - Сир, вы как один из двух капитанов моей гвардии входите в Белый Совет, и в перечне ваших обязанностей есть помощь вашей принцессе, но я разумею, вы не могущий в такой деятельности. – Она закрыла глаза, наверное, чтобы сдержать эмоции. - Ваш дом очень стар, богат и силен, тем не менее, он вас не избавляет от надобности мозга, тем паче вы отказались от дома, когда решили войти в элитную гвардию.

Она перевела взор на Аггрига.

 - Ну, а вы, сир, что можете сказать, - процедила она медленно и все также хладнокровно. Ее длинная эфирно-небесная грива трепалась, будто на ветру, а большие розовые глаза смотрели на него так тепло и холодно. У нее стройный стан и хорошенькая мордочка - вот, наверно, почему, он стал на нее смотреть как на кобылку, нежели, как на принцессу. – Вероятно, что-нибудь… дельное?

 - Эм… - начал он, но послышались тяжелые гулкие шаги по холодному мраморному полу. Даоариас, осознал он. Этот здоровенный жеребец был больше и сильнее любого из гвардии, хотя в нее отбирали только саму соль земли, да и то, многие не выдерживали процесс обучения и улепетывали обратно. Его, во время прогулки Селестии, обнаружили в саду еще в жеребячестве, большого и крепкого. Она не могла оставить его у себя и отдала одному рыцарю, Аэтию. Уже когда он вырос, попытался вступить в гвардию, но места были заняты и, плюнув на это, создал свою, Неупокоенные. Даже в его наемном отряде он выделялся среди своих соратников.

Громаднейшие двери из дуба, выкрашенные сиренью, отворились. Показался пегас в черных с красным латах. Он всего-навсего на пять футов не доставал до потолка и был выше принцессы аж почти на четыре.

Когда он подошел к ней, снял шлем. Его нельзя было назвать красавцем: лоб слишком широкий, морда маленькая, глаза еще меньше, грива серая и грязная, как у всей Эквестрийской черни, да и половины правого уха недоставало. На правом бедре у него висел небольшой меч, а на левой ноге спереди - тяжелый белый, под стать его шерстке, дубовый щит, отделанный бронзой. В его копытах этот меч со щитом смотрятся нелепо, однако другого ему не разрешали носить во дворце, а он пристрастился носить с собой сталь всегда. Что ему хныкать: иным вовсе было запрещено иметь при себе оружие, какое бы ни было.

Он расплылся в ухмылке.

 - Ваше высочество, - громыхнул он. – Мне передали, что вы меня вызывали. Надеюсь, оно того стоило – тащиться сюда.

Как же дерзок этот здоровяк. Аггриг уже был готов вспороть ему брюхо – у него при себе тоже был меч, отличная закаленная сталь.

 - Да, - кратко ответствовала она. – Меня осведомили, что вы, сир, изыскали кое-что… ценное для меня.

Его ухмылка стала шире пуще прежнего.

 - Есть такое. Думаю: миллиона бит хватит… для начала.

По приемной раздался легкий шорох – Аггриг с Дельвином немного выдвинули мечи.

 - А не больно ли много вам будет? 

 - Ну, вы же дорожите своей мааааленькой сестренкой. Я прав?

Она спустилась по ступеням с высокого из литого золота трона, обитого багряным бархатом, одна из груды подушек тихо упала.

Она спокойна. Спокойна. Спокойна. Жилы на ее висках безмолвно пульсируют, вторя жилам Аггрига. 

 - Да: любовь моя к сестре безмерна, но… разве вам надобны только деньги? Вероятно, есть для вас, сир, что-то более востребованное, да?

Он нахмурился. 

 - Такое было когда-то - теперь извольте плату.

 - Плату… - Она о чем-то задумалась. - Ступайте. Я пересплю с этой мыслью и выдам ответ завтра.

 - Буду ожидать этого с нетерпением, - усмехнулся он и удалился.

Двери захлопнулись, и гобелены взволнованно порхнули.

Аггригу хотелось что-нибудь сказать ласковое: успокойся, с Луной все будет хорошо, она в безопасности, скоро вернется, будь со мной, я защищу тебя, но… у него в горле стоял ком. Она отвергнет любую ласку, сейчас он должен быть воином, ее гвардейцем, отдать за нее жизнь. Как ему хочется просто приложиться к ее нежно-шелковой щеке, отдающей пьянящими духами.

Селестия все еще тяжело вздыхала, хотя уже вечерело, и возгласы толпы утихали - многие пошли по домам к свои семьям, к теплу и уюту. Еще чуть позже слуга ей принес запеченные яблоки с медом, лепешки, рулет и красно-розовое вино из старых запасов Кантерлота. Вино Филлидельфии лучше: багровое, с золотистым блеском, дурманящим ароматом и кисло-сладким вкусом. Она выпила чашу вина, надкусила яблоко, и снова взялась за вино. Глаза ее медленно закрывались, но она не позволяла им сделать этого окончательно. И лишь когда пришло время ночи она промолвилась:

 - Это принесет разорение государству, воцарится нищета и голод. Сестра… - каждое ее слово било плетьми по его сердцу. Но что он может сделать? – Довольно, я пойду почивать. Сир Дельвин, прошу вас, сопроводите меня до опочивальни – завтра трудный день.

Он хмуро брел по улицам ночного города, освещенного холодной луной, среди богатых высоких домов, тошнотворные духи, столь же высоких горожан, как их дома, невольно напрашивались в нос, сбивая его с думы. Ему, конечно, следовало бы остаться рядом с ней, однако, сегодня очередь Дельвина нести бдение у ее покоев. Она, должно быть, сейчас вся в слезах, зарытая носом в пуховую подушку; и всхлипы тихо раздаются по комнате, стараясь не выйти за ее пределы. Но они с ним знают, что она рыдает уже шесть дней и не находит покоя.

Район для черни, маленький квартал, располагался у самых стен города. Чуть ли не половина ночи уходила, чтобы добраться до туда. Он зажег сальную свечу на небольшом столе, огонек весело плясал, озаряя комнатушку: множество книг, разбросанных повсюду, одежный шкаф и стойка для оружия; чернила, перо и пергамент на столике - добавляли еще одиночества.

Он кропотливо выводил каждый символ, стараясь не допустить ошибки. Всего символов семьдесят шесть, каждый имеет несколько значений, но есть и завершающие связки с частицами, где также у каждой свой символ. Господа, знать, обычно использует высокий язык. Но для него и этот труден. Труден он был ему и в детстве, когда только он начал обучение и когда…еще сестра была жива. Она шутила и весело плясала, топча копыта партнеру, играла и озорно смотрела в глаза, даруя ангела и дьявола, тепло и вожделение. Она была так прекрасна, и эта красота сгубила ее - лучше б она поменьше бросала взгляды на жеребцов.

Капелька чернил упала с пера, образовав бесформенную кляксу. Ему вновь придется начинать сначала. Это то и дело происходит, когда на него наваливаются воспоминания о былом – о доме, о сестре. О том горестном дне. Тогда, в квартале Серых Дождей, она бегала по лужам с жеребятами, брызги разлетались повсюду. Вот она и окатила одно жеребчика. Стройный, с пышной гривой, белой шерсткой, глаза цвета летнего моря - он походил больше на принца, чем на одного из видных лордов. Она очаровало его один взором, словно солнце, взирающее на море, и одной улыбкой пленила его душу и тело, как паук муху. В этот же день он и уволок ее в свой замок, из серого камня и еще не остывших слез, стоящий на вершине высокой горы, откуда можно было увидеть Филлидельфию; и боле о ней ничего не было слышно. Правда, через три года пришло письмо, больно промокшее, с ее последними словами, их было затруднительно прочесть, однако некоторые строчки еще достаточно хорошо сохранились. Она, постоянно называя себя дурой, все просила простить ее и какого-то Делиина, говорила, что он добрый, хороший и ласковый и с ним ей очень хорошо. Особенно сильно просила прощения у ее любимого братика.

Жаль, что она не ведала о смерти матери, погибшей через два месяца после ее пропажи. Может, она и выжила бы, коли та б осталась с семьей. Да и сама сестра сохранила бы душу.

Дописав последние слова на пергаменте, под пляс огненного дракона, он положил его к остальным в выдвижной ящик стола, зевнул, задул свечу, снял одежку и нырнул под теплое одеяло. Он крепко закрыл глаза, пытаясь забыть тяжкое детство, смерть родителя, письмо сестры, весть о ее смерти и ее подробностях, пытаясь зарыть глубоко под землю всю ту горечь, что находится в нем.

Он так и не смог уснуть, беспокойные мысли не давали покоя, и всю ночь ворочался в постели, пока сквозь махонькое окошко не пробили первые лучи солнца. 

Прибыл паж. Златогривый юноша с большущими глазищами цвета червонного золота, одетый в стеганый кафтан с серебряными заклепками, на груди эмблема трех поперечный полос на белом – черная, серая, черная.

 - Эм… у вас тут не заперто было, с-сир.

Аггриг взглянул на него.

 - Ты как раз вовремя, Леоан.

У каждого гвардейца есть свой паж, и с утра они обязаны наведываться, к каждому, кому они прислуживают. Аггригу достался же Леона из дома Шадоуов, хлипкий и не смелый, не смотря на то, что девиз их дома звучит гордо – “Мы - твоя тень”. Но мальчик и вполовину не годиться для него. Наверно поэтому, его именитый отец, лорд Роин, приставил сына к одному из капитанов гвардии.

 - Д-да? – растерялся малец.

 - Поможешь одеться. И я вижу у тебя с собой мех – вино? Скажи мне, что это филлидельфское или драконье, ну иль хотя б - не новое кантерлотское. – Он как-то раз попробовал его: мерзкий сладкий вкус с исходящим запахом перегнившего винограда; и после долго не отходил от нужника – больше дня точно. Прежде оно даже было чуть ли не вровень с филлидельфским, лет пятьсот назад, ну, али около того. Тем не менее, следует признать, он поначалу и про старые запасы так думал, пока его не попотчевали ими.

 - Да… то есть… нет, новое. Я принес его вам.

Капитан сморщился.

  - Выброси эту дрянь, а то мало ли еще сам нахлебаешься, и будешь весело проводить время в отхожем месте. А может и в лечебнице.

 - Сир, я никогда не… я бы не стал. Оно ваше. Эм-м, да, - промямлил младой пони, надевая на него латы.

 - Надеюсь, у тебя не вылетело из головы, что у нас с тобой завтра учебный бой. Я полагаю, ты готов, горько, ты все такой же не решительный. Быть может, тебе следует в бордель сходить, авось там решительности наберешься, а то ныне с разбойниками туго, да и опасно это для тебя. – “Я полагаю, тебя жеребенок ажно отметелит, так что возьми свои яйца, и проведем наконец-то бой”, - хотел сказать он, но он желал принижать мальчика еще пуще. Отец его и так не сильно-то жалует. А эти слова могут и добить.

 - Я не забыл, сир. Но вы уверены в этом? Прошлый раз… - Аггриг помнил, что было в тот раз: Леон таки неплохо держал меч, тем не менее, когда он его пару раз стукнул, мальчишка разрыдался, и уже ни в какую не хотел продолжать.

 - Да. Однако ты все же, питаю к этому надежду, поболе стал, сир Смельчак, - слабо усмехнулся он.

Юноша зарделся, и стал похож на дурака-шута – красная морда на сером теле.

 - Сир, у меня есть, ну хоть малый шанс, поступить в гвардию, - невнятно начал он, осторожно надевая рифленый капитанский шлем с гротескным забралом в виде спокойного стража и отверстием для оружия, - не в нашей принцессы-солнца, а в отряд Лиловых?

 - Едва пока… - тяжко вздохнул капитан.

Напялив доспехи, отослав поникшего Леона и захватив с собой излюбленный меч, сталь былой Пегасьей Империи, он отрядил тридцать гвардейцев для охраны Вишневого пруда – сегодня принцесса должна там отдыхать и, скорее всего, там она проведет и переговоры с Даоариасом.

Он так и знал: сегодня она все также красива, впрочем, как и всегда. Она спала на бархатной по краям вышитой золотом ткани, сложив копыта под себя, и стража неусыпно охраняла ее покой – десять гвардейцев с Дельвином около входной арки, покрытой вишневыми плетистыми розами, восемь около другой узкой арки; последние двенадцать стояли квадратом близ принцессы. Сам же Аггриг, возле нее. Этой защиты должно хватить, чтобы этот, выродок, не возомнил себя Скитальцем и не напал на нее.

От нее идет волнующий аромат, от которого мужская плоть Аггрига крайне неспокойно реагирует. Он может не сдержаться, и тогда, его ждет изгнание или еще, что похуже. Он дал обет, но уже был готов взять ее приступом и излить в нее свое семя, пусть после этого и отправится в странствие евнухом. Наверно поэтому в гвардии, столько шпагоглотателей, скрывающих это от принцессы, однако, от него они не сумели это утаить. Он как-то раз ночью наведался в казарму элиты, дабы забрать одну вещицу, уже возле своей капитанской комнаты его насторожили странные звуки, и, войдя, обнаружил двух голубчиков в задорном сношении. 

“Надеюсь, я вам не помешал, собратья, - сказал он, сморщив морду от отвращения”.

“Капитан! – удивленно выпалил серый земнопони со стройным телом, вытаскивая из единорога разгоряченную мужскую плоть. – Вы как… Мы не ведали… простите нас, капитан”.

“То есть, коли б вы знали об том, что я посещу свою комнатушку, вы бы извращались в другом месте или начали пораньше… позже. – Эти два жеребчика переглянулись. – Как вы оба додумались друг друга… И как же долго вы этим занимаетесь?”

Они, покрасневшие, не знали что ответить, тогда понял он, и молчали, смотря в потрескавшийся каменный пол.

“Вы же помните, что вы дали обеты, и в одном из них говорится так: “Я клянусь не иметь жен и любовниц и я клянусь, не вступать в соитие с кем бы то ни было, клянусь честью и жизнью!” – И что же мне с вами делать? – вздохнул он – Я вас обоих уже должен изгнать или обезглавить - на ваш выбор, если принцесса вам его предоставит. Но может все-таки вы мне дадите ответ – поубедительнее только”.

“Капитан, - промямлил единорог, не отводя взгляд от пола”. 

Краска, тогда, так и не спала с их щек.

Он их отпустил, дав наказ больше не нарушать обеты, иначе их головы полетят в Алое Озеро. Да, возможно, он бы и отправил их на суд и дал показания, однако после этого у него были бы некие затруднения, а вернее, он не дожил бы и до следующих лучей солнца; поскольку Аггриг все ж услыхал от этого земнопони, что все его собратья идут по одному нарушению обета, ажно сир Дельвин, вот и отказался. А через недельку, как бы невзначай, он столкнулся с этим сиром, и тот в свой черед, извинившись, сделал не двусмысленный намек: “Сир Аггриг, вам, вероятно, одиноко в вашей келье, да дотуда и добираться весьма долговато, не желаете ли сегодня переночевать у меня. Ключ же вы все равно у себя оставили от вашей здешней комнаты, и одиноко вам там будет, а у меня… мы могли б… согреть друг дружку”. Этакое предложение он отверг. И впредь пытаясь как можно реже оставаться с ними наедине, ибо их кровь слишком горяча для него.

Проснувшись, она позвала слуг. Прибыв, они принесли ей черный виноград, сливы, лимонный пирог, разварной горошек, вино. А следом прибыл и бард. Толстый единорог с объемистым пузом, как пивной бочонок, маленьким рогом, но с пышными коричневыми кудрями и ореховыми глазами, правда, близко посаженными. Неуклюже поклонившись, он мелодично промолвил:

 - Что, ваше высочество, желает услышать от своего барда?

Слуга наполнил ее бокал. 

 - “Гора над Солнцем”.

Арфист задел одну струну для пробы.

 - Сир Аггриг, у вас случались ранее зело затруднительные положения со стезями тернистого выбора? - она положила в рот одну виноградинку, сочную, чуть ли не перезревшую и пригубила вина.

 - Да. Когда моя сестренка пропала без вести, а мать захворала, у меня был тяжкий выбор: разнюхивать ее след или остаться дома. Но коль мать была хвора, я остался. И как-то, волей Скитальца, повстречал Каля Рега. Он взялся меня наставлять, сурово и благоразумно. Заметив мое упорство, сложение и мастерство, даже в мои младые годы, отправил меня на турнир, где разыгрывалось место гвардейца, точнее, капитана, как вы знаете, Голаниворион помер, а под это место никто не подходил. На турнир собрались лучшие: Аралон из Релиндвина, Герк Донлвин со своим братом Зани, Жляг Геглин, Ораздвин Трижды Канувший, Оразвлин, Мез Проклятый, Кекин Тверж, Геглион Гаглин, Даларад Изрион и другие бравые земнопони и единороги. Да, я не из благородных кровей, но у Каля Рега был должок за записчиком4. И меня записали под именем Гелон. Под конец меня раскрыли вы, моя принцесса, однако, все равно взяли капитаном… - он хотел сказать моя любовь, но как она воспримет это.

Она молчала, удерживая бокал перед губами. “Ты думаешь, что этот урод, поведал правду? Или ты вспоминаешь свою сестру?” - гадал он, не смея долго удерживать на ней взгляд. Миг - и он овладеет ею.

Арфист, закончив “Гору над солнцем”,  приступил к “Полю”, потом к “Морю дождей”, к “Осеннему балу”, к “Считалочке”. А она все молчала, смотря в пустой бокал. Но послышались гласы, и она неохотно повернула голову в их сторону.

 - Ты куда направился, Даоариас. Проход закрыт – принцесса отдыхает, - сказал один из гвардейцев.

 - Пропусти его, Даларад. Ее высочество его и ожидает, - объяснил Дельвин.

Гвардейцы расступились.

На нем был строгий бежевый дублет со стоячим воротом, красный кушак, на заднем бедре весел длиннющий меч, пряча его кьютемарку в виде высоченного дуба. Чтобы пройти через арку ему пришлось хорошенько наклониться, и то чуть ее не задел. Он шел медленно, лыбясь, наверно, предвкушая свои золотые монеты; ему только стоит брякнуть не то слово, и в его брюхе окажется сталь. Отличная закаленная сталь.

Подойдя к квадрату, он стал, по-прежнему ухмыляясь. 

 - Пропустите его, - приказала она.

Они расступились и он, переступив линию, стал пред ней.

 - Ваше высочество, - осклабился он, показав свои немногочисленные зубы. – Вы готовы дать ответ?

Она поставила бокал на землю, и слуга стал наполнять его. Насыщенно-кровавый водопад с золотистым блеском мерно лился в сосуд, она не отрывала свой взор от него. Когда ж вино уже стало чуть не переливаться через край, слуга убрал золотой штоф, но она продолжала взирать, по всей видимости, для нее водопад еще не пропал. Неужели она впрямь размышляет об истинности его слов? Этого наемника и убийцы, чьи слова не стоят и одного плевка.

Она направила свой взор на него. 

 - Да, я… - его любовь запнулась. “Нет, ты же не собираешься сказать ему “да”?” – глухо проговорил он. – Я решила, - принцесса выпила вино залпом. – Я дам вам столько, сколько вы просили, сир.

Он не мог… Он не желал слышать этого. Мир для него остановился, а сердце перестало биться, однако, пересилив себя, капитан взглянул на нее. И не стал отводить взгляд, пусть кровь уже стала будоражить его мужское естество. Миг – и он овладеет ею. 

И как кстати арфист завел вновь “Гору над солнцем”:

 - “ - Скажи мне принцесса, ты Солнце мое. Что ты боле желаешь всего?” 

 - Я дам вам миллион бит.

 - Нет, этого уже мало, – Даоариас приблизился к ней вплотную.

Аггриг злостно смотрел на него, его кровь кипела, и он немного выдвинул меч из ножен – чуть-чуть, дабы выродок этого не заметил. Его собратья рядом - это немного успокаивало. Может, они и не совсем ладят, тем не менее, они пойду за ним даже в пропасть.

 -  “- Я грежу лишь гору над солнцем мою. Чтоб мой лишь герой эту гору вознес”.

 - Чего же вы желаете… с-сир? – она запнулась, дав понять, что испугалась его горячего тона и приближения.<em> В брюхо клинок он желает,</em> подумал про себя Аггриг.

 - Вас, моя принцесса, - сладко сказал он, но все так же громовым басом. – Вы – добавок, принцесса, - хмыкнул он.

Капитан незамедлительно вынул меч, серые руны еле блеснули на светло-сером. 

 - “… Немного раздумав, да чуть поразмыслив едва…”, - перебирая струны арфы, пел бард, и голос его был словно мед, но отметив клинок – замолк.

Вся стража вынула мечи. И принцесса уже не могла скрыть страх. Нависла мертвая тишина, кажется, даже ветер затих, дабы услышать изумительную мелодию льющийся крови, а земля была в предвкушении этого события, как и сам Аггриг впрочем. Но чья прольется кровь?

Его любовь молчала. Даоарис тоже был в безмолвии, но с мечом в зубах, и яростно вперившись в Аггрига своими малюсенькими глазками.

 - Моя принцесса, вы не можете сказать ему “да”, я... -  Помочь как подданный. Помочь как капитан гвардии. Помочь как возлюбленный. – Он брешет, моя… ваше высочество.

Дальние гвардейцы уже были тут с оружием наготове. И оно было устремленно на громилу. Приказ – ему конец.

 - Он…

 - Молчать, - крикнула она, и поднялась на ноги. – Сир, не вам решать, что я обязана делать. Вы – подданный. Вы – капитан. Вы – защищаете и лишь время от времени должны высказывать свои суждения на Белом Совете. А в данный момент – мы не на Белом совете, и ваше мнение мне чуждо.

 - Принцесса, он – не может говорить правду, - пытался переубедить капитан.

 - Моя сестра, быть может, в опасности, и я сделаю все, чтобы сыскать ее.

 - Но… - Она сказала “да” эти словами, понял он. Что ему теперь-то делать: напасть на выродка  – или промолчать. Напасть - значит умереть. Но если промолчать, то этот дубина только обесчестит ее. Его любовь.  – Он наемник, при этом с дурной репутацией, а в словах его нет и капли истины. 

 - Вы забываетесь, сир Аггриг. Я уже теряю свое терпение.

Даоариас все так же продолжал стоять, но уже с легкой ухмылкой.

 - Моя принцесса, сир Аггриг прав: не стоит ему доверять. Вы же ведаете, что его дела нечисты. И в других королевствах на нем весит смерть многих, - наконец-то дал волю языку один из его собратьев, Дельвин. На нем был небесный парчовый плащ, а под ним золоченые доспехи. Излюбленное же его дело так наряжаться.

 - Да, я того же мнения, принцесса, - вставил один из гвардейцев.

Усмешка спала с морды громилы.

 - Видите…

 - Капитан, - грозно посмотрела она на него, - вы лишены должности. Вы первый кто лишен ее. Еще кто-то желает высказаться. - Он более не капитан… Ничего: для собратьев он все равно им остается. Приказ – ему конец.

 - Моя любовь, - вырвалось у него, и в тоже время мелькнуло “нет”. Рано. Слишком рано. Не время для признания. Или время?

Она была ошарашена от его слов и стояла окаменевшая с широко раскрытыми глазами, не молвя ни слова; все оцепенели от его слов, кроме этого дубины с такой ухмылкой, что у него вывалился меч.

Аггриг больше не желал выносить его постоянных усмешек. Он не желал потерять ее. И махнул снизу вверх, тот повернул голову, увидев поднимающийся клинок, оставшееся половина правого уха отлетела и потекла кровь, украшая лицо противника.

После этого стало происходить все слишком быстро.

Бард, завизжав словно свинья, ринулся к выходу.

Рог Селестии засветился, но один из стражников, переместив ее к себе, заблокировал барьером, сам оставаясь беззащитным.

Даоариас мигом поднял меч и наполовину вонзил его сквозь металл и плоть одному гвардейцу, наступающему справа. Забрызгалась кровь. Стража отбежала назад, когда он описал круг клинком. Полетели магические снаряды, однако их было слишком мало, всего пять, и они только прожгли одежду и слегка ранили такого громилу. Он кинулся на них, и кровь двоих из них тоже пролилась.

Пока громила билась с двумя, а двое подходили слева и один справа, Аггриг, тихо, как лиса на снегу, подошел сзади и занес меч, однако, тот все равно его заметил и отбил удар. Аггриг пошатнулся, но на ногах устоял.

Внезапно Дельвин что-то выкрикнул, и гвардейцы, отступив, остановились. <em>Что вы делаете, собратья,</em> хотел крикнуть он им.

Тут же сверху блеснул огромный клинок, и он заслонился мечом. Удар был столь сильный, что он почувствовал, будто жилы на его шее чуть не лопнули. Громила, не давая роздыху, вновь обрушил меч сверху. Капитан увернулся вправо, невредимый, и отсек левое ухо. " Красавец", - усмехнулся он.

Даоариас взревел.

 - Ну, и где теперь-то твоя ухмылка, - пробормотал он. 

Громила бешено раздул ноздри, и, повернувшись влево, взмахнул мечом вверх. Но слишком поздно, капитан успел обойти его, и полоснул по боку, глубоко зацепив крыло, темно-красная кровь хлынула ручьем. Противник взревел еще сильнее, но, начал еще боле яростно наступать.

Он ревел как бык, нанося каждый раз удар, неистовый и беспощадный.

 - Где твоя мощь, - бросил он. – Где? Я спрашиваю тебя: где? – Продолжил капитан уже чуть ль не бегя от огромного меча, свистящего рядом с его головой, его шеей, его станом, его ногами.

Кровь текла, орошая землю. Аггригу даже почудилась, что она начала петь, может статься, что она ее и хотела, кровь Даоариаса.

Противник резко опустил меч на его голову, при этом что-то невнятно громыхнув, но капитан отбил его, еле устояв на ногах.

Хоть громила и был серьезно ранен, все же, казалось, что он и не получил и одного, даже вовсе, токмо начал биться. А вот сам же капитан уже весь пыхтел, и осознавал, что еще один удар не выстоит, если конечно тот сумеет достаточно близко обрушить его. Остается лишь единственная надежда: измотать его.

 - Это все, на что ты способен!? Ты б никогда не смог поступить в гвардию – жеребята и то владеют мечом лучше тебя, - не прекращал подбрасывать дрова в огонь Аггриг. Он разумел всю смертельность происходящей ситуации, тем не менее, он должен был разжигать пламя, дабы тот, атакуя сильнее, хоть как-то выдохся.

Аггриг продолжал отступать, спасаясь от этого громадного орудия, а бык, все ревя, наступал, рассекая им воздух. Капитан не делал больше попыток атаки, только защищался, - он сохранял силы для решающего удара, и изредка подкидывал едкие словечки. А вот Даоариас был в угрюмом молчании – так и не промолвив и ни слова.

Кровь залила уже землю, и он думал, сколько же в нем ее, этой темной крови. Поднимал меч громила уже не так быстро и свирепо, но удары, как и прежде, были смертельны. "Вот, еще, чуть-чуть. Еще чуть-чуть, и это будет мой шанс. Шанс повергнуть врага", - радостно подумалось ему.

Противник, обливаясь потом и кровью, слабо опустил меч в дюйме от головы капитана. 

 - Пора, - вслух подумал он. 

Аггриг, охваченный исступлением, бросился в атаку. Сталь зазвенела о сталь. Даоариас делал попытки отбивать удары, в большинстве которых ему это удавалось, но некоторые попадали в цель. Его дублет уже давно стал в цвет кушака - вскоре Вишневый пруд станет такого же цвета, хотелось думаться ему.

Аггриг рубил сверху, снизу, слева, справа – Даоариас слабо отражал, пятясь назад. Вскоре капитан отбил пространство, и даже боле - противник стоял у самой кромки суши перед прудом. "Вот он: вкус победы. Удар – ему конец", - вообразилось ему. 

Капитан взмахнул клинком снизу, завопив: “победаааааааа…”

… но он так ее и не почувствовал на языке.

Вспыхнула яркая желтая вспышка, и Аггриг на долю мгновения ослеп, тотчас почувствовав, пред тем как грохнуться наземь, как в его плоть вторгаются сотни острых клинков. Он ощущал, как кровь бурным потоком хлестала из его сотни ран, ощущал невыносимую боль, ощущал, как его покидают силы, ощущал, как тело исторгает из него его собственные яды. Он пытался звать своих собратьев на помощь, но вспомнив, что они его предали – перестал. Когда зрение вернулось, ему стало виднеться широко разверзнутое голубое небо, и он повернул голову, теперь ему стали виднеться незнакомые лица – или знакомые, он не мог понять.

Кто-то все кричал, от чего боль Аггрига только усиливалась. <em>Да заткнитесь вы уже,</em> - немо бормотал он, - <em>видите, я умираю.</em> 

Чуть позже он почувствовал нежные и ласковые объятья, пропитанные нежностью и лаской, словно любовницы, судя по сему - смерти. Странно, когда Аггриг закрыл глаза, отдаваясь в эти объятья, перед ним предстал светлый лик его любимой. Она улыбнулась ему, а следом ласково шепнула ему на ухо, что любит его. Он улыбнулся в ответ…

… Помочь как возлюбленный…